Как только вышла первая коллекция, подписанная инициалами его собственного модного Дома, он твердо зарекомендовал себя великим кутюрье в свои двадцать пять лет, наряду с Шанель и Баленсиагой. Журнал Women’s Wear Daily
на следующий же день присвоил ему высокий титул: «Ив — третья власть моды». Но разве это был тот же человек? Его лицо изменилось. Плечи, поведение, улыбка, точно нарисованная карандашом, взгляд, укрывшийся за толстыми очками в роговой оправе, — все это были признаки уже другого характера. В январе 1958 года коллекция «Трапеция» родилась из рисунка. Новая коллекция показала, что за два года простоя человек профессионально созрел. «Я не собираюсь быть революционером. Платья будут развиваться в согласии с событиями жизни и вдохновением, которые и будут их определять. Я ремесленник», — сказал он журналисту New York Herald Tribune за неделю до показа, 21 января. Это большая и филигранная работа интеллекта, он контролирует, выбирает, упрощает, улавливает суть, а вернее, парадокс моды: показать что-то новое, в то время как клиентки всегда ищут такую модель, у которой строгость формы и прочность материала были бы долговечными. Кто казался таким хрупким на вид, нашел свой путь, выделивший его среди прочих модельеров. Вернувшись в мир моды, Сен-Лоран закрепил за собой место. Он предложил ясность и четкие линии. Новый уровень мастерства заставил его отказаться от былых лирических излияний и работать с цветом. Это стало основой его ремесла: «Я хочу создать скорее стиль, нежели просто моду».С самого начала новой истории Ива Сен-Лорана американская пресса выражала наибольший интерес, например Women’s Wear Daily
, единственная газета, которая была допущена на закрытый предпоказ. За несколько дней до дефиле Сен-Лоран представил свои модели журналисту Джону Фэйрчайлду. Теперь, двадцать лет спустя, он подвел итог с легкими отцовскими нотками в голосе: «Баленсиага шел на спад, от Диора все стало скучным, Живанши перенял стиль от Баленсиаги, Шанель же была настоящим диктатором моды. Сен-Лоран, который смотрел на все это из-за своих больших очков, знал это лучше, чем кто-либо другой»[296]. Что касалось журнала Life, он поспешил поздравить лучшего кутюрье со времен Шанель[297], а американская редакция журнала Vogue была покорена «ровной, милой, чудесной в носке» коллекцией и посвятила целых шесть страниц фотографиям дневных и выходных моделей.Это были фотографии Уильяма Кляйна: модели на черном фоне с неоновыми полосами, на таком фоне хорошо были видны различные цвета, которые никогда не смущали Нью-Йорк.
В октябре 1962 года появление Ивонн де Пейеримхофф на посту директрисы модного Дома многих обрадовало и тут же привлекло новых покупателей. Она принимала клиентов по высшему разряду, в категории VIP
. «Я хотела, чтобы у Сен-Лорана покупателя принимали лучше, чем где бы то ни было, — вспоминала она. — Мы делали все возможное, чтобы угодить им и удовлетворить их ожидания. Некоторые приходили покупать модели до обеда и уходили в половине второго ночи».Короли текстильной индустрии уже стояли на пороге: Сидни Життлер (Orbachs
), Рассел Карпентер (Magnin), Элвин Волкер (Holt Renfrew), Эндрю Гудман. Мадам де Пейеримхофф не стеснялась заключать пари на деньги: «Когда производитель пугался формы рукава, я говорила: „Если вы не разбогатеете, я верну вам деньги в следующем сезоне!“». Вторая швея Коринн Ралле вспоминала, что «самый ужасный акцент был у покупателей из Чикаго и Далласа! Но я хорошо знала технику продаж: надо было быстро реагировать, не продавать одно и то же двум покупателям… хорошо ладить с Андре, консьержем из отеля „Ритц“ — это он бронировал места на интересные спектакли».Французы же, наоборот, были более чувствительными к деталям, которые их трогали. Строгая элегантность была бы сухой, если бы не оживлялась всякими оригинальными штучками: это был урок «режиссера моды», господина Диора. У Ива Сен-Лорана пуговицы кофточек были похожи на золотые украшения, летние сандалии становились странными танкетками из плетеной кожи. Ночью загадочная черная кисея скрывала его принцесс, а тюрбаны рассказывали о раджах, одетых в парчу.
Декоративный дух его предыдущих коллекций перешел в аксессуары. В этом потоке драгоценностей, достойных Топкапы[298]
черный янтарь, рубин, гранат, черный изумруд, гигантские цветы из перламутра и кораллы, — как и в грозовых оттенках его фиолетового цвета, можно было заметить его опасное понимание красоты, нарушавшее правила шикарной жизни. «Никакой пастели, никаких переходов от оттенка к оттенку, мало цвета, никаких цветов, но резкость в соединении тонов».Зизи Жанмер первой поцеловала Ива в тот день. Вот она, эта безумная танцовщица в черном, курящая сигару на диване для почетных гостей, рядом с «шокированной» герцогиней Виндзорской.