Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Для опричиников была введена черная форма, похожая на монашеское одеяние, специальными знаками отличия являлись метла и изображение собачьей головы — быть верными, как псы, охранять страну и выметать ее от нечисти. Любой человек, желающий сообщить об изменах и неправдах, мог прийти в Александровскую Слободу и на заставе объявить, что у него государево «слово и дело». Его доставляли в канцелярию, записывали показания, начиналось расследование. Опричники приносили особую присягу, не должны были вести никаких дел с «земскими». Они не были подсудны никому, кроме царя, получали вдвое большие денежные и земельные оклады, чем обычные дети боярские, их владения освобождались от ряда налогов и повинностей.

Но государь не хотел, чтобы новые выдвиженцы, получив привилегии, возгордились и занеслись. Сам он воспринимал собственную власть в первую очередь как служение Господу и православному государству. Он желал, чтобы его приближенные тоже осознавали себя всего лишь смиренными слугами. Иван Васильевич лично взялся воспитывать тех, кого он считал перспективными, достойными дальнейшего возвышения. Отобрал из опричников 300 молодых аристократов и дворян. Это была своеобразная духовная школа будущих руководящих кадров, но в ней были установлены порядки военно-религиозного братства.

Иван Васильевич считался игуменом, Вяземский — келарем, Григорий Лукьянов-Бельский (Малюта Скуратов) — пономарем. Члены братства одевались в черные рясы и скуфейки. Распорядок был монастырским. В полночь все вставали к полунощнице, молились. Короткий отдых — и в четыре утра шли к заутрене. В восемь начиналась Литургия. Церковные службы занимали около девяти часов в день. Опоздание или неявка на них наказывались восьмидневной епитимьей. Царь показывал пример благочестия, сам звонил в колокол, пел на клиросе, усердно молился. Во время общей трапезы он читал Священное Писание, а потом обедал один.

С легкой руки Карамзина и его последователей пошли байки, будто все это было лицемерием, будто опричники носили под рясами золотые одежды и меха, приводится ссылка на Таубе и Крузе (которые в братство не входили, на службы и трапезы не допускались как иноверцы), что за едой подавались вино и мед, откуда делается вывод о веселых пиршествах. Простите, но… неужели хоть кто-нибудь осмелился заглянуть опричнику под рясу? На праздниках и торжественных приемах, разумеется, надевались парадные одежды. Но такие мероприятия обычно проходили в Москве. Здесь был построен новый опричный дворец на Арбате, жила царица с частью двора, и царь периодически приезжал в столицу. А в Слободе шла совсем другая жизнь, и ряса, которую носил Грозный, сохранилась. Это грубая власяница, без обмана.

Насчет пиров, попробуйте себе представить: государь читает Священное Писание, а перед ним 300 молодых людей обжираются, напиваются и бузят? На самом деле, по монастырскому уставу в определенные дни разрешались пиво, мед, вино, но в небольших количествах. Сами трапезы, как в монастырях, были короткими, только утолить голод. От молитвы до молитвы, а все, что осталось не съеденным, отдавалось нищим. Наконец, процитирую историка В.Г. Манягина: «Тем, кто твердит о ханжестве, предлагаем пожить “по-царски” хотя бы месяц, чтобы убедиться, что без глубокой веры подобный ритм жизни попросту невозможен. А ведь Иоанн жил так годами» [519]. И тем более никто не выдержит монастырский распорядок, если сопровождать его пьянками и гульбой! По нему живут именно с верой, в строгом, заданном режиме, иначе не получится.

Но деятельность царя не ограничивалась заботами по созданию опричной системы. Ведь жизнь России не замерла, шла своим чередом. Возникали и новые политические задачи. Брат хана Бухары Кучум привлек на свою сторону башкир, часть ногайцев и обрушился на царского вассала, Сибирского хана Едигера. Из-за дальности расстояния Иван Васильевич не смог помочь ему. Кучум разгромил Едигера, взял в плен и умертвил. Но сибирские племена не признали власть узурпатора, покорять их пришлось в затяжных боях. Кучум опасался, что вмешается и царь. Направил в Москву посольство, заверил Грозного, что вовсе не враг ему и не нанесет ущерба. Согласился тоже быть «под государевой рукой» и платить такую же дань, как Едигер, тысячу соболей в год.

На литовском фронте в 1565 г. выдалось затишье. Сигизмунд истратил деньги на прошлогоднее наступление, платить наемникам стало нечем. Разъехалась по домам и шляхта, одни с награбленной добычей, другие побитые и разочарованные. Ни те, ни другие возвращаться на войну не спешили. Но король постарался подстрекнуть Девлет Гирея. Наврал ему, что Литва повторит удар, отвлечет на себя царские рати. Ханские представители при дворе султана уговаривали его — дескать, в России разлад, вообще раскололась надвое, самое время воевать. Им подыгрывали дипломаты и агенты Польши, Ватикана, германского императора. Сулейман поддался. На полномасштабное вторжение все же не рискнул, но для пробы дал крымцам отряды янычар и артиллерию. В сентябре 1565 г. ханская орда с турками выплеснулась к Болхову.