Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Мое письмо может показаться коротким и не очень информационным — отчасти это результат сложившихся обстоятельств. Но я постараюсь писать вам насколько это возможно часто и надеюсь, вы в свою очередь будете делать то же самое.

Передавайте мои наилучшие пожелания всем нашим друзьям и, еще раз, пожалуйста, берегите себя.

Со всей моей любовью,

Ваш муж и отец

Рудольф».

Никаких всхлипов и истерик. Письмо — как полуофициальное сообщение о случившемся. Оптимизм не бьет ключом, однако чувствуется. В послании гораздо больше тревоги за близких, чем за себя.

И по-прежнему американский сиделец остается разведчиком. Ни слова о родной дочери Эвелине. Все вопросы только о Лидии. Полковник прекрасно понимал, что упомяни он редкое для московских краев имя «Эвелина», и главный противник сразу уцепится, начнет проверять. Ну сколько может быть в Москве прекрасных дам с таким именем? Ну хорошо, пусть несколько. И проверить их для дотошных ребят из московской резидентуры ЦРУ особого труда не составит. А выйдут на дочку, поймут, кто из асов советской разведки скрывается за псевдонимом Абель. В пачке писем от Вильяма Генриховича родным имя Эвелины не встречается ни разу.

Конечно, неверно утверждать, будто в плену Абель ни разу не допускал никаких ошибок. Он за восемь с лишним лет привык к общению со своим адвокатом Джеймсом Донованом. Признаем, что именно бывший офицер морской разведки и спас подопечного от электрического стула, безукоризненно выстроив его защиту. Но бывших разведчиков не бывает. И Донован постоянно пытался перевербовать Абеля — каждый раз без намека на успех.

Но в раннее и темное утро обмена полковник все же на минуту расслабился. Увидел на той стороне моста Глинике старых знакомых по службе, понял, что обмен близок, и, выкурив сигарету «Мальборо», заметил: «Да, Джеймс, вот этого мне там будет не хватать». И тотчас получил от Донована: «Полковник, а зачем вам возвращаться? Теперь, когда все убедились, что вы честный офицер, что никого не выдали, к чему испытывать судьбу? А если дома вас ждет Сибирь? Оставайтесь!» Абель промолчал, бросил на Донована укоризненный взгляд. Неужели тот так ничего и не понял? И все же о том, что в Москве американских сигареток будет не хватать, говорить не стоило. Но что делать, если уж вырвалось.

Дома Абель служил в подразделении, которое трудно назвать оперативным. И только недавно выяснилось, какими важными делами занимался полковник Фишер с его потрясающим знанием западных реалий. До сих пор название управления, где служил Вильям Генрихович, официально не разглашалось.

Сообщение об отставке настигло его так же неожиданно, как и увольнение в последний день 1938 года. Должен был проходить медосмотр, пошел в отдел кадров, где кадровичка сообщила, что больше никаких медосмотров не надо. Служба закончена.

Он вынес и это. Занимался с молодыми разведчиками. Консультировал. Раза два в неделю приходил к себе в управление, где совестливые сослуживцы устроили для героя нечто вроде временного письменного стола, освобождая место за несколько минут до его прихода.

Зато стал постоянно жить на даче, больше рисовать, общаться с дочерьми. И тут меня снова обидело одно, может, сугубо личное. Ну почему не дотянули газопровод до домика полковника? Оставалось-то несколько десятков метров. А он, как всегда, просить не захотел. И сейчас избушка на курьих ножках того и гляди даст дуба. Ладно, осталась бы память.

Случались и в моей жизни неприятные эпизоды. Слишком высоко забрался и рухнул в немилость. Пришлось расстаться с любимой газетой. Некоторые друзья, хотя какие там друзья, увидев меня, по улице вышагивающим, спешили перейти на другую сторону. Было тяжело, плохо. Но тогда, во второй половине последнего десятилетия прошлого века, я уже «был знаком» с полковником Абелем. И так хотелось жить, работать, радоваться. Не считайте наивным или болтуном, но в иные трудные минуты приходили мысли об Абеле. Вот уж кому досталось невзгод за все его чужие пять жизней нелегала и за одну собственную. Он справился. А почему не попытаться и мне?

И Абель помог. Именно с книгой «Абель — Фишер» пробился я в казавшуюся недостижимой молодогвардейскую серию «ЖЗЛ». И книга пошла, проложила дорогу нескольким другим, тоже ставшим бестселлерами. А ведь стукнуло мне тогда уже шестьдесят. Вижу в этом чудесное знамение…

Романтик и волкодав

Таких светлых идеалистов, как американец Гленн Соутер, в мире разведки никогда не было. Жаль, что в 1989 году в Москве он покончил жизнь самоубийством.

И когда идеализм слился с мастерством советского разведчика, работавшего под «крышей» посольства, наш резидент и американский моряк-старшина сохранили хрупкий мир в безопасности.