Из химических приключений Шерлока Холмса

Действительно, наборчик был именно таким, каким он его обрисовал мне прежде. Найденной им буковкой можно было с успехом заменить букву из набора. Что давало ему это открытие, я себе не представлял. А он стал пинцетиком подбирать буквы в полоски набора. Потом попросил дать ему вазелин. Я подал ему и следил за его операциями, не отрывая глаз. К штемпельной подушечке он прикладывать набранный текст не стал, а смазал его вазелином, после чего насухо вытер, пробуя оттиск на чистом листе бумаги, пока текст не перестал оставлять следы. Взяв потом другой лист бумаги, он притиснул к нему набранный текст и дал мне взглянуть.

— Имеются ли какие-нибудь следы?

Я отрицательно покачал головой.

— Давайте теперь подключим ртутно-кварцевую лампу.

Он направил свет на лист бумаги, и на нем четко вспыхнула надпись: «Ультрафиолет».

Я смотрел на это чудо с изумлением и потом сказал, что установил по описи наличие ртутно-кварцевой лампы на складе.

— Я это и подозревал, — сказал Холмс, — сейчас мы испытаем любовное письмо Коллинза.

Он расстелил его на столе и направил на него свет ртутно-кварцевой лампы. Между строчками засверкали слова из печатных букв: «Об армированном стекле я уже сообщал вам. Цементация: поверхность стекла покрывается смесью из глины или охры с добавкой серебряной соли. После нагрева и удаления слоя охры изделие окрашено в желтый цвет».

— Вот он, секрет Коллинза! Но мы продолжим наши игры, — сказал Холмс, — я был у Стокса и привез от него еще два письма из той же любовной переписки.

Он разложил их на столе и снова направил на них свет ртутно-кварцевой лампы. Одно письмо было опять же на имя Керол Уайт, а другое, наоборот, от нее к Коллинзу. Открытый любовный текст не интересовал нас. В междустрочье же проглядывался светящийся текст. В первом из них было: «Литейную огнеупора навещаю. Но пока еще рецептуру и режим полностью не установил. Сообщу дополнительно».

В письме его невесты мы прочли иное: «Армировку стекла освоили. Обусловленная сумма перечислена ваш счет. Правильно поступили, придержавшись с триплексом».

Подписи не было ни в одном из писем. Легко было заметить, что текст всей корреспонденции выполнялся с помощью детского набора «Гутенберг». Мне все же было непонятно, почему именно мы видим светящиеся буквы, и я спросил об этом Холмса. Он пояснил мне, что тончайшая пленка вазелина, оставленная шрифтом на бумаге и неулавливаемая нашим зрением, люминесцирует под воздействием ультрафиолетовых лучей.

— Подождите минутку, Ватсон, — сказал Холмс, покидая наше помещение. Он очень быстро вернулся с куском стекла. — Это триплекс, полученный нами от Чезлвита. Я еще вчера, когда вы наслаждались бильярдом, подверг его действию света нашей расчудесной ртутно-кварцевой лампы, после чего выставил вне помещения на весь день. После моей обработки он не претерпел никаких заметных изменений, а теперь глядите: его прозрачность утрачена! Совершенно очевидно, что Коллинз у себя на складе облучал перед отправкой изготовленный триплекс, отчего он и приходил в негодность уже у получателя.

— Трудно отразить логику вашего построения, Холмс, но мне непонятны в таком случае слова в письме, направленном Коллинзу, о том, что он правильно поступил, придержавшись с триплексом.

— А это ему незаслуженная похвала. Он вовсе не «придерживался с триплексом», а это извещение, когда он его получит, скорее всего, насторожит его. В заблуждение введен его хозяин. Он располагает сведениями, что часть триплекса, отправленного недавно в магазин, вполне доброкачественна, и, не зная, что триплекс этот не побывал на складе, относит его на счет осторожности Коллинза.

— Меня сейчас беспокоит другое, — немного помолчав, сказал Холмс, — вы спрашивали у Чезлвита об отправке портретного стекла?

Я рассказал ему о своем разговоре с Чезлвитом.

— Я к нему наведаюсь сейчас же.

Вернувшись через некоторое время, он сказал мне:

— Все в порядке. Стекло уже упаковано и утром будет отправлено с подводой, отъезжающей в Лондон. Я, кажется, успел вовремя.

Утром мы с Холмсом не торопясь прибрались и позавтракали. Он не проявил никакой активности, и у меня сложилось впечатление, что он чего-то ожидает, так как некоторую напряженность на его лице я заметил. Это ощущение не обмануло меня. Часов в десять с небольшим к нам заглянул Чезлвит и, поздоровавшись, сел в кресло.

— Все готово, Холмс, — сказал он, — стекло было отгружено и отправлено, а потом я выехал ему вдогонку. Сказал, что вышла путаница с отправкой, и забрал стекло в свою повозку. Подвода проследовала дальше в Лондон, а стекло я привез, и оно находится сейчас в нашем отделении. Как вы просили, я, возвращаясь, остановился у почты и привез с собой мистера Стокса. Он уже у Вудворда. Я зашел за вами.

Мы быстро собрались и пошли за Чезлвитом в экспериментальное отделение. Там приветствовал нас Стокс. Никого из лаборантов или обслуживающего персонала в отделении не было: Вудворд выслал их под каким-то предлогом. На полу лежали пачки портретного стекла, аккуратно упакованные оберточной бумагой. Всего их было семь.