Не то, чтобы он стал совсем другим мужчиной, — думал он, взяв себя в руки и выйдя на холод и снег.
Нет, скорее он вернулся к тому, кем был изначально, возвратился к мужчине, которого совратили амбиции и жестокость. И он был рад этому возвращению так же, как оказался рад видеть своих воинов, кто всегда были его единственной семьей, которая приняла его, когда другие — по крови и все остальные — отвернулись от него.
Снег ударил ему в лицо, ветер проник под одежду, которую он одолжил в убежище, и Кор молился, чтобы ради безопасности его воинов ему удалось заключить прочный мир с Королем, которого он когда-то пытался свергнуть.
Если ему не суждено остаться с женщиной, что была его душой и сердцем? По крайней мере, он позаботится о тех, кто служил ему на протяжении долгих лет.
Он перед ними в большом долгу.
Глава 45
Проснувшись следующим вечером, Лейла сразу же потянулась к своим малышам… но повода для беспокойств не было. Рэмп и Лирик лежали рядом с ней на ложе в личных покоях Девы-Летописецы, драгоценные реснички были опущены, глубокое дыхание и серьезное выражение на личиках свидетельствовало о том, сколько усилий они прилагали, чтобы вырасти большими и сильными.
Повернувшись на спину, она ощутила, что на Земле уже наступала ночь. Так было всегда: отголоски смены суток и времен года чувствовались в Святилище.
Осторожно, стараясь не потревожить малышей, Лейла поднялась с кровати и какое-то время просто стояла и смотрела на их сладкие мордашки. Она чудесно провела время в уединении с малышами, наслаждаясь каждым мгновением, каждой улыбкой и прикосновением, наполняла свое сердце этими воспоминаниями.
Как ей оставить их сегодня?
Это будет так сложно, словно вскрыть рану, едва затянувшуюся за эти тихие часы.
Чтобы уберечь себя от слез, она отвернулась и прошла по мраморному полу. Мысль, что она спала со своими малышами в покоях Девы-Летописецы, казалась невероятной, но с другой стороны, раньше она не могла вообразить, что наступит такая ночь, когда Прародительница всей расы исчезнет, а между Лейлой и Куином установится график общения с детьми.
Но, увы, перемены приходят без спроса, и порой остается одно — смириться и извлечь максимальную пользу.
И, к тому же, покои оказались очень удобными, кровать невероятно мягкой, белые мраморные полы, стены и шкафчики успокаивали встревоженный разум…
Лейла нахмурилась. Одна из дверей шкафа, стоявшего напротив нее, была слегка приоткрыта. Странно. Стройные ряды мраморных панелей были полностью закрыты, когда она только пришла сюда.
Подойдя ближе, Лейла испытывала странное беспокойство. Там ведь не могла прятаться Дева-Летописеца?
Подцепив ручку пальцем, она потянула дверь. Не зная, чего ожидать…
— О… Боже…
Леггинсы под зебру. Черная кожаная куртка. Огромные ботинки размером с ее голову, боа из розовых перьев, синие джинсы, футболки «Хайнс» черного и белого цветов…
— Я пытался не разбудить тебя.
Услышав мужской голос, Лейла резко обернулась и тут же накрыла рот ладонью, боясь разбудить малышей. Но увидев, кто это был, она опустила руку, нахмурившись в смятении… а потом — от откровенного шока.
Нет, он же не мог быть…
Падший ангел Лэсситер, улыбнувшись, подошел к ней, его светлые и черные волосы покачивались у бедер, все тело сияло благодаря золотым пирсингам и цепочкам.
А, может, совсем по иной причине.
Лейла прокашлялась, когда ее мозг пришел к нужным выводам.
— Ты… она… она… что…
— Знаю, я — причина твоему красноречию, — сказал он. — Я настолько великолепен, что ты лишилась речи.
Лейла покачала головой… потом кивнула, не желая оскорбить мужчину.
— Просто… в смысле…
— Ага, я. Дева-Летописеца выбрала меня, меняяяя. — Он демонстративно запрыгал как шестилетний ребенок с леденцом в руках и в туфлях для чечетки. Но он также быстро прекратил паясничать и с серьезным выражением посмотрел ей в глаза. — Я пока никому не говорил, и тебе нельзя. Но раз ты собираешься именно здесь периодически проводить время с мелкими, то рано или поздно все узнаешь, ведь я переезжаю сюда.
Она встревоженно посмотрела на кровать, но Лэсситер вскинул руки.
— О, меня не будет, когда здесь будете вы. Я знаю, что ты хочешь уединения и уважаю твое желание. Я также хочу помочь. На тебя столько всего свалилось.
Неожиданно сострадание и понимание Лэсситера заставило ее расплакаться.
— О, Дражайшая Дева-Летописеца, я так… — Она замолкла, осознав, что это восклицание потеряло свою актуальность. — Э-э…
— Ну, я не девственник и писать ненавижу. Придется придумать другое обращение. Я подумывал о Высокопоставленном Пу-Бе, Главном-По-Всему-Остальному[122]
, но у людей, кажется, уже есть такой? Вот незадача.— Эм… — Лейла пребывала в таком глубоком шоке, что не могла вымолвить ни слова. — Ну, уверена, ты что-нибудь придумаешь.
Одному Богу известно, что это будет.
— А что до этих покоев, — сказала она, — я не хочу причинять тебе неудобства. Я переселюсь в спальный корпус…