Сен-Жермену тогда не удалось объяснить ей, что чувствовал. Липкое, скребущееся, сидящее глубоко внутри и не имеющее формы… На сорок пятый год богом проклятого века оно обрело название и смысл — катастрофа. Августовский кровавый рассвет стал символом появления масштабного, абсолютного, до той поры не знакомого зла. Зла, о существовании которого не подозревала сама Виктория.
Именно тогда мужчина впервые застал её за принятием наркотиков.
Сен-Жермену позвонил перепуганный Рейга. Из сбивчивого лепета тот разобрал, что Виктория заперлась в комнате и уже несколько часов никому не открывает, даже сыну. Алхимик сразу же приехал к ним на квартиру.
После приветливого троекратного стука послышалось тихое, едва различимое «убирайтесь!» Сен-Жермен велел Рейге уйти, а после безжалостно вышиб дверь и проник в спальню. Увиденное перечеркнуло всё, что он знал о Виктории. Образ высокомерной роскошной фрау был напрочь истреблён всюду валяющимися шприцами и порошком, измазавшим антикварный столик; плотно сдвинутые шторы не пропускали свет, охраняя полураздетую девицу от посягательств. Сама она распласталась на диване, прикрыв рукой бледное, как у мёртвой, лицо.
— Какого… какого чёрта? — Сен-Жермен брезгливо дотронулся до рассыпанной дряни и опознал в ней героин.
— Mon amie… — Виктория улыбнулась, заслышав голос. — Не стоит поднимать панику.
— Что вы делаете? Как же Рейга? О нём вы подумали?
— Он вполне взрослый.
— Да, и поэтому может видеть мать в таком состоянии?
— В каком? Я всё увеличиваю дозу, но этот наркотик… плохо забирает, — Виктория с жалостью оглядела вены. — Никак не забыться.
— Мне плевать, что произошло. Вы не имеете права играть чувствами сына.
— Ммм… а что добренький дядюшка Анри скажет вот на это?
Сен-Жермену указали на газету.
Мелкими, пустыми, не несущими ровно никакого выражения словами в ней говорилось о сбросе ядерных бомб на японские города. Сен-Жермен провёл в молчании не меньше десяти минут, пытаясь усвоить то, что по сути своей как данность человек не имел права принять. Мировая война закончилась уничтожением «вражеского» народа… нет, гражданского населения. Не армии и флота, не ослаблением военного потенциала, а геноцидом, который был признан необходимостью для объявления мира. И во-вторых, сотни и сотни тысяч были разом убиты лишь одним человеком.
Глядя на его застывшее, исковерканное ужасом лицо Виктория громко засмеялась. Смеялась, пока не запершило в горле — тут же последовал надрывный кашель.
— Помнится, я читала один роман, mon amie… Кажется, написан русским философом. Как же он называется? Это про дьявола. Приходит, значит, к людям, начинает тёмные дела вести, а никого это не волнует. Смотрят на дьявола как на дурачка. Он сперва не понял, почему злодейства не срабатывают. А вот почему, mon amie. Прочтите газету ещё раз, повнимательнее. Выйдите на балкон, если надо. Проветритесь. А потом вернитесь и снова прочитайте.
Сен-Жермен присел на соседнее кресло.
— Это не борьба за выживание. Не борьба за расширение границ, обогащение. не за идеалы. Это даже не война. Это… это…
— Самоуничтожение.
Мгновение Виктория с удивлением смотрела на него — словно бы открыла новое для себя слово.
— Мне… мне нечего сказать, — мужчина произнёс это почти шёпотом. — Я не представляю, как о таком вообще говорить.
— А знаете, что самое интересное? Что мы уже с этим смирились.
Сен-Жермен собрался возразить, но не успел.
— … никто не возьмётся осуждать победителя. Поплачут и забудут. Два города, какие-то люди, подумаешь… Хотя бы один издал крик! Нет… Хах, война ведь для того и придумана, чтобы воевать. А теперь? Одним ударом убить сотни тысяч и всё, выигрыш?
— Это нельзя оправдывать.
— О, mon amie, неужели? Забудьте уже свои принципы. Можете выкинуть мораль куда подальше, она теперь бесполезна. Послушайте лучше политиков, как красиво они оправдывают массовое истребление. Религию туда же, в урну. Дьяволом нас не напугать. Мы геноцид назвали залогом мира, а бедный Люцифер всего лишь чужую жёнушку поимел, яблочком угостил. Никогда ещё зло не было таким правильным… таким идеальным. Непогрешимым.
Виктория глубоко втянула в себя воздух и шумно выдохнула. Плечико сорочки предательски сползло вниз. Диван скрипнул, когда на нём попытались развернуться; тело подчинялось слабо.
— Я перестаю понимать этот мир.
— Что вы предлагаете? — хрипло отозвался Сен-Жермен. — Через иллюминатов можно попробовать… закрыть военные институты… внести запрет на оружие…