Читаем Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея полностью

Узнав об этом, Амалицкий стал сворачивать раскопки и целую неделю пребывал в беспокойстве. Ему пришлось пережить немало тревожных минут, но, в общем, он ничего не терял. Его каникулы кончались 21 августа, а он никогда не опаздывал и к этому дню должен был явиться в Варшаву. Средства на экспедицию давно кончились. Тысячи рублей Амалицкому не хватило. На свой страх и риск он превысил смету почти на пятьсот рублей. Позже Общество естествоиспытателей покроет этот перерасход.

Наконец, совсем испортилась погода. Вместо жары затянули бесконечные дожди. Они начались в конце июля и продолжались больше месяца почти каждый день. Речки вышли из берегов, мельницы затопило. С дождями пришёл северный ветер хиус с туманами и холодом. «Рабочие понадевали тулупы и зимние шапки и грелись у костров, раскладываемых у раскопок», – писал Амалицкий[346].

Он упаковал конкреции в большие ящики и послал за пароходом. 14 августа находки погрузили на баржу, довезли до железной дороги, перетащили в два грузовых вагона и через Санкт-Петербург отправили в Варшаву.

Из экспедиции Амалицкий, как всегда, «возвратился в срок».

Результаты раскопок превзошли самые смелые ожидания. Добытые конкреции заняли 64 ящика. В пути они почему-то стали легче, если верить документации. Вся кладь сначала весила 1400 пудов[347]

, а на месте доставки, в Варшаве, «после усушки» – 1200 пудов[348]. Разница – три тонны. Амалицкий выкопал из чечевицы пять «почти цельных скелетов, передающих облик животного», пять более-менее полных скелетов и десять групп конкреций, «между которыми встречаются головы»[349]. За два месяца он добыл больше костей, черепов и скелетов, чем все российские палеонтологи до него.

Удача застала его врасплох, склада он не подготовил, но и здесь ему повезло.

Незадолго до начала раскопок Варшавский университет перевёз свою библиотеку в новое здание. Старые помещения стояли пустые. Амалицкому позволили устроить в бывших читальных залах временный склад. Деньги за аренду не взяли, что оказалось очень кстати.

После нервной экспедиции Амалицкий с удовольствием приступил к занятиям со студентами. «За лето, исполняя обязанности десятника, я так устал, что теперь отдыхаю в Варшаве, несмотря на чтение лекций», – писал он в Петербург[350]

.

Для Амалицкого история со «строномом Фальбом» завершилась в августе, но народ продолжал готовиться к кончине мира.

Ближе к ноябрю горничные, кучера и лакеи в городах стали брать расчёты, уезжали на богомолье и на родину, чтобы там встретить смерть. Многие ударились в пьянство, которое, по словам газет, «приняло характер прямо гомерический»: «Пили жестоко, с каким-то отчаянием ставили ребром последнюю копейку… Всё равно пропадать – с собой не возьмёшь! Я лично наблюдал одного субъекта, „ухнувшего“ всё месячное жалованье в один вечер на этом самом основании… И таких „сюжетов“ оказалось у нас не мало»[351].

Не только в России ждали конца света. В других странах тоже ходили слухи о комете и даже были жертвы. В Бразилии прачка-негритянка увидела праздничный фейерверк общества велосипедистов и умерла от страха, решив, что начался обещанный «огненный дождь»[352]. В Риме едва успевали служить мессы, которые прихожане заказывали по случаю скорой гибели мира[353]. В Тунисе многие отказывались работать, уверяя, что это бессмысленно, а «магометане устраивали религиозные процессии, причём стреляли из ружей и творили всякие бесчинства»[354]

. Даже в «учёной, рассудительной» Пруссии пророчество Фальба наделало такого шума, что Министерство народного просвещения приказало для успокоения умов провести публичные беседы о безопасности кометы[355].

Наконец наступила роковая ночь.

В городах России народ высыпал на улицы и глазел в пасмурное небо. В Москве городовые разгоняли зевак и, как могли, объясняли, что конца света не будет, потому что «вышла отмена от начальства»[356]. В деревнях крестьяне оделись в белые одежды, поставили перед образами страстные свечи и стали ждать «последней трубы архангельской»[357].

Ночь прошла спокойно. Разве что над Вологодской губернией ровно в полночь пролетел метеорит, и его «огненный сноп» осветил деревни к ужасу обывателей[358]

.

Когда миновала страшная дата, народ стал придумывать объяснения, почему «светопреставление отменили». Объяснения получились такими же колоритными, как и страхи.

В Псковской губернии уверяли, что комета подлетела к Земле с запада, поэтому зацепилась за Америку и вместе с ней куда-то провалилась. Америка погибла, а для России всё сошло благополучно[359].

В Новгородской губернии говорили, что хвост кометы развернуло сильным ветром, поэтому она пролетела мимо.

Ещё рассказывали, будто американцы расстреляли комету из гигантской пушки. А другие утверждали, что комету отпихнули шестами простые русские мужики.

Было изысканное объяснение, что комета оказалась хлебной: неслучайно само это слово звучит как «ком это». «Огромное стадо птиц» налетело на неё и склевало подчистую[360].

Большинство обывателей не утруждало себя объяснениями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза