Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

В молодые годы короля, когда армия Людовика прославилась блистательными победами, их праздновали как события всенародного масштаба. В провинции собирались специальные королевские представительства, которые спонсировали зрелища, пиры и общественные увеселения, копирующие те, что происходили в столице. Однако сражения не всегда завершались победами; первые восторги от успехов поутихли к тому моменту, как министры Людовика распорядились водрузить большие конные статуи короля на площадях всех значимых французских городов. Эта попытка привнести в архитектуру часть монаршего величия была встречена со смешанными чувствами. Некоторые неблагодарные сообщества успешно соединили громкие заверения в верности долгу с изобретательной прокрастинацией, откладывая возведение статуи на долгие годы[587].

Такие города, как Бордо, Лион и Тулуза, были передовыми сообществами, обладающими обширными правами. Вовлечь их в культ короля можно было только посредством печати. Во второй половине правления Людовика было сделано сознательное усилие, способное привести значительное число провинциальных центров Франции на орбиту национальной прессы. Расширилась система, развитая благодаря Ренодо под покровительством Ришелье, лицензировавшая местные выпуски Gazette. В дополнение к уже утвержденным местным издательствам в Лионе, Руане, Бордо и Туре еще шестнадцать городов стали публиковать

Gazette между 1683-м и 1699 годом; после Войны за испанское наследство в эту сеть добавилась еще дюжина[588]. В каждом случае копия парижского издания отправлялась по почтовому тракту к лицензированному книгопродавцу; день публикации зависел от быстроты пересылки. Следовательно, Gazette

, публиковавшаяся каждую субботу в Париже, могла появиться в воскресенье в ближайших городах, однако Бордо, Лиона и Ля Рошели могла достигнуть лишь в следующий четверг[589].

Эта замечательная система была уникальной в Европе. Ни в одном другом государстве не существовало монополии единственного печатного органа, публикуемого и воспроизводимого в тридцати различных местах. На протяжении всего этого периода Gazette оставалась верным глашатаем официальной политики. Наследники Ренодо (преемственность сохранялась в этой семье и в XVIII веке) не собирались рисковать своими ценными привилегиями, вызывая недовольство властей. Поэтому сухой тон заграничных новостей, которые все еще занимали значительную долю газетных страниц, разбавлялся только славословием королю и всем его деяниям. В тяжелые годы после смерти Мазарини

Gazette усердствовала, чтобы привлечь внимание к прилежанию короля в выполнении государственных обязанностей. Даже когда Людовик отправлялся на охоту, это преподносилось как заслуженный отдых от тяжких трудов: «забота, которой Его Величество предается, наряду с делами государственными, с величайшим усердием». Когда Людовик вел свои войска в бой, восхищение Gazette достигало новых вершин. «Узрите, как Победа и Слава наслаждаются, возлагая венцы на голову нашего великодушного короля», — так с триумфом отреагировала Gazette

на кампанию в Голландии в 1672-м[590]. Людовик брал в военные походы не только придворных дам, но и художников и писателей, которые могли, каждый по-своему, засвидетельствовать величие его деяний. Драматург Жан Расин, королевский историограф Людовика, был еще и военным корреспондентом, отсылавшим донесения во время осады Намюра в 1687 году. О тоне этих донесений можно судить по отрывку из Gazette, докладывавшему об осаде Маастрихта в 1673 году:

«Пройдемте по следам величайшего монарха в мире! Узрите мудрость, с которой он отдает приказания, энергию, с которой следует он туда, где необходимо его присутствие, неутомимость, с которой работает он денно и нощно, и стойкость духа, с которой противостоит он опасностям. Войдите за Его Величеством в траншеи и последуйте его примеру мужества, в то время когда самые самоуверенные трепещут перед его бесстрашием».

Издатели тешили себя мыслью, что столь правдоподобное описание может посеять тревогу в сердцах самых впечатлительных читателей, как будто они были со своим королем на поле битвы. Таких следовало успокоить: «Не бойтесь, нигде более вы не будете в такой безопасности и нигде более не станете свидетелями столь бесконечного восхищения, как в настоящем продолжении журнала знаменитой осады»[591].