К оружию! К оружию!

Леонард Щеботанский знал об идеях не понаслышке. Одним из самых ранних его изобретений стал заземленный металлический ночной колпак, который он носил в надежде, что эти проклятые маленькие штуки перестанут оставлять раскаленные добела следы в его измученном воображении. Но колпак почти не спасал. Бывало, проснувшись утром, он со стыдом обнаруживал на простынях ночные наброски странных осадных машин или свежие чертежи механизмов для чистки яблок.

Род де Щеботанских был достаточно богат, чтобы позволить Леонарду отучиться в великом множестве школ, где молодой человек впитал в себя огромное количество информации, несмотря на неистребимую привычку глазеть в окно, зарисовывая полеты птиц. Леонард был одним из тех несчастных людей, чья судьба – пребывать в непрерывном восхищении перед миром, его вкусом, формой, движением и устройством…

Сам Леонард, в свою очередь, восхищал лорда Витинари, и это была единственная причина, по которой он до сих пор оставался жив. Некоторые вещи кажутся настолько совершенными, что уничтожить их не поднимается рука. Единственное в своем роде – оно всегда особенное.

Щеботанский был идеальным заключенным. Дай ему побольше дерева, проволоки, красок и, прежде всего, бумаги с карандашами, и он будет сидеть на одном месте хоть всю жизнь.

Патриций присел возле стопки набросков.

– Неплохо, – отметил он. – А что это такое?

– Я назвал это «комиксами», – ответил Леонард.

– Вот этот – с мальчиком и воздушным змеем, застрявшим на дереве, – особенно хорош, – похвалил лорд Витинари.

– Спасибо. Не желаете чаю? В последнее время я не часто общаюсь с людьми, если не считать того человека, который регулярно смазывает дверные петли.

– Я пришел для того, чтобы…

Патриций вдруг умолк и указал на один из рисунков.

– К этому листу прилипла желтая бумажка, – произнес он с подозрением.

Он потянул за нее. Бумажка оторвалась от рисунка с негромким «сосущим» звуком и тут же прилипла к его пальцам. На ней неровным обратным почерком Леонарда было накарябано: «театобар, ястежаК: котемаз ялд акжамуБ».

– О, это замечательная штука! – сказал Леонард. – Я называю ее «Удобной-запиской-написанной-на-клочке-бумажки-с-клеем-который-отклеивается-в-любой-момент».

Патриций принялся баловаться с бумажкой.

– А из чего сделан клей?

– Из вареных слизней.

Патриций оторвал бумажку от одной руки, и она тут же прилипла к другой.

– Так вы для этого ко мне пришли? – осведомился Леонард.

– Нет. Я пришел поговорить с тобой, – ответил лорд Витинари, – о рушнице.

– Ох! Прошу прощения…

– Боюсь… она исчезла.

– Вот те нате! Вы же сказали, что с ней разобрались.

– Я отдал ее убийцам. В конце концов, они гордятся тонкостью и красотой своей работы. Я думал, они ужаснутся при мысли о том, что кто-то заполучит такой мощный инструмент, и немедленно его уничтожат. Но эти чертовы дураки его сохранили. Они думали, что смогут надежно его запереть, а теперь потеряли.

– Они что, так и не уничтожили?

– Видимо, нет… Идиоты!

– Но и вы тоже не уничтожили. Интересно почему?

– Э-э… даже не знаю…

– Не следовало мне ее строить. Я ведь просто хотел проверить кое-какие принципы – баллистики, там… элементарной аэродинамики, превращения химической энергии. Для этого я был вынужден создать довольно неплохие сплавы, хотя, кроме меня, они больше никому не пригодились. Особенно я горжусь идеей нарезки ствола. Чтобы осуществить ее на практике, пришлось изобрести довольно сложный инструментарий… Молока? Сахара?

– Благодарю, не надо.

– Надеюсь, рушницу уже ищут?

– Да, убийцы ищут. Но они вряд ли смогут ее найти. Потому что думают не в том направлении.

Патриций поднял стопку набросков, изображавших человеческий скелет. Великолепно изображавших, со всеми подробностями.

– М-да уж… – протянул Леонард.

– Поэтому я решил положиться на Стражу.

– То есть на того самого капитана Ваймса, о котором вы мне рассказывали?

Лорд Витинари всегда получал удовольствие от эпизодических бесед с Леонардом. Этот человек говорил о городе так, словно сам существовал в другом мире.

– Да.

– Надеюсь, вы убедили его, что это очень важно.

– В некотором роде. Я категорически запретил ему искать рушницу. Причем дважды.

Леонард кивнул.

– О. Кажется, понимаю. Надеюсь, это сработает.

Он вздохнул.

– Наверное, мне следовало разобрать рушницу самому, но эта вещь… выглядела настолько законченной… Меня не оставляло чувство, будто я изобрел нечто такое, что уже существует. Иногда я задумываюсь, как мне вообще пришла в голову подобная мысль? Мне казалась… не знаю… как будто разобрать рушницу – это все равно что совершить святотатство. Примерно как разобрать на части человека. Может, бисквит?

– Иногда приходится разбирать на части и людей, – заметил лорд Витинари.

– Есть и такая точка зрения, – дипломатично ответил Леонард де Щеботанский.

– Ты упомянул о святотатстве, – продолжил лорд Витинари. – Но святотатство подразумевает оскорбление богов, не так ли?

– Я правда так сказал? Не могу себе представить бога рушницы.

– Согласен, такое представить непросто.

Патриций беспокойно поерзал, затем нагнулся и вытащил из-за спины какой-то предмет.