К портретам русских мыслителей

Однако та печать двойственности, которую подметил Зеньковский в Булгакове киевских лет, совпавших с приближением и началом первой революционной бури, – действительно имела место и объяснялась известной промежуточностью тогдашних взглядов мыслителя. Он хотел во что бы то ни стало подвести под практическую программу российской социал-демократии этико-идеалистический фундамент вместо классово-материалистического, оставляя саму программу неизменной – в части обобществления индустриальной собственности, социально-справедливого централизованного распределения и пр. (Крайнее разочарование в философских посылках и методах марксизма и, шире, антирелигиозного позитивизма при нежелании расстаться с идеей социалистического преобразования – двойственность эта в скрытой форме никогда вполне не покидала Булгакова, так что соединение социалистического идеала с воинствующим безбожием он, несмотря на энергично развиваемую критику утопизма, порой готов был счесть едва ли не исторической случайностью[545]

.) Лекции-статьи 1901—1905 годов: «Иван Карамазов <…> как философский тип», «Основные проблемы теории прогресса», «Душевная драма Герцена», «Чехов как мыслитель», «Религия человекобожия у Л. Фейербаха» – знаменуют скептическую ревизию «экономического материализма» и философский путь от Маркса через критицизм и морализм Канта к теософическому синтезу Владимира Соловьева. Однако куда менее известна, чем эти знаменитые выступления, злободневная публицистика «Нового пути» и «Вопросов жизни», связанная с так и не осуществленной булгаковской мечтой создать «Союз христианской политики»

[546]

– первым, надо полагать, в Европе наброском контуров христианско-демократической партии в смысле, близком к современному. Мы также обнаружим здесь прозорливо намеченную проблематику «смешанной экономики» и «государства благосостояния», указание на необходимость динамического равновесия между индивидуальной хозяйственной инициативой и государственным регулированием. Эти работы, равно как и труды Булгакова по истории экономических учений, где обращено внимание на этическую ветвь политэкономии в противоположность эгоистическому «манчестерству», заслуживают специального изучения, особенно в свете современных теорий «солидаризма».

Переезд осенью 1906 года в Москву и первое пятилетие здесь (профессура в Политехническом институте, приват-доцентура в университете, откуда Булгаков вместе со многими коллегами ушел в конце 1910 года в знак протеста против административного произвола) погружают его как культурно-общественного деятеля в кипящий «котел московской жизни», если воспользоваться выражением из одного его тогдашнего письма. Несмотря на отказ от прямого участия в политической деятеьности после разочаровывающего опыта 1907-го «думского года», Булгаков остается общественным «вождем», как уважительно именует его известный театральный деятель А.И. Южин-Сумбатов[547]. Близкий Булгакову по духу С. Аскольдов аттестует философа на основании его публицистики «прямым последователем и продолжателем Вл. Соловьева» и находит в ней «своего рода религиозное водительство в запутанном лабиринте общественных идей и стремлений»[548]. Заседания в Религиозно-философском обществе, ответственнейшая редакторская работа в книгоиздательстве «Путь», сгруппировавшем первоклассные философские силы, составление и выпуск сборников этого издательства (о Владимире Соловьеве, о Льве Толстом), по возвращении в лоно православия причастность к треволнениям церковной жизни и церковной политики (вопрос о восстановлении патриаршества, спорная проблема имяславия), – все это отнимает у Булгакова массу сил, приводит к вечной спешке, к работе «в срок», к типичной жизни интеллигента-труженика, занятого строительством культуры, захваченного множеством разнородных инициатив.