К портретам русских мыслителей

Комментирование интеллектуального и общественного пути мыслителя не входит в задачу настоящих размышлений[597], цель коих – охарактеризовать капитальный булгаковский труд, где подведены итоги первому двадцатилетию его поисков и находок и заявлены все главные оригинальные (в том числе и прослывшие сомнительными) идеи будущего «богословского периода», – «Свет Невечерний».

Что хотелось бы – так это выявить в прославленной книге Булгакова, как бы находящейся в топографическом центре его жизненной стези, в точке выбора (а выберет он вскоре священство, полное слияние с жизнью Церкви и перевод философствования в богословское – но неудобное, но остропроблемное! – русло), выявить и продемонстрировать сгусток мотивов, из которых выстраивалась – и до и после «Света Невечернего» – его творческая судьба.

«Свет Невечерний», задуманный, по-видимому, в 1913 году, – результат трехлетней интенсивнейшей теоретической работы. В 1914 году в печати появляется первый отрывок из будущих «созерцаний и умозрений», и в предрождественском письме к своему младшему другу А.С. Глинке-Волжскому Булгаков упоминает о поглощенности этой работой[598]. В 1916-м труд окончен и в конце года снабжен авторским предуведомлением, в котором отразилась и злоба дня – война с Германией. Эти три-четыре года как бы самим Провидением были отпущены мыслителю для углубления и развертывания его исходных импульсов – умственных и духовных. (Только спустя десять с лишним лет в парижском Богословском институте отцу Сергию выпал такой же благоприятный отрезок жизни для умственной сосредоточенности и высочайшего духовного напряжения.)

Биографические и внутренние обстоятельства 1910-х годов побуждали Булгакова к выяснению основ миросозерцания, к приведению его в соответствие с душевными переменами. В 1911 году он двухтомным сборником статей «Два града» подводит итог своей предшествующей деятельности общественника и публициста. Одновременно этот своего рода публичный отчет за бурные революционные и думские годы знаменовал и расставание со «снами христианской политики» (как замечает сам Булгаков в одном частном письме). А в конце 1910 года он вместе с другими профессорами, протестовавшими против правительственного стеснения академических вольностей, покидает Московский университет и, хотя не оставляет преподавания вовсе (Булгаков занимался преподаванием с небольшими вынужденными перерывами всю жизнь), но письменный стол приковывает его к себе теперь больше, чем кафедра.

В 1912 году он завершает, издает и защищает в виде докторской диссертации «Философию хозяйства» – труд, где религиозная метафизика и натурфилософия играют гораздо большую роль, чем экономическая теория, где царят Шеллинг и Соловьев и где впервые внятно формулируется провиденциальная для Булгакова софиологическая тема. Вообще у нашего автора возникает новый, более зрелый прилив интереса к Владимиру Соловьеву – уже не как к советчику в общественных делах («христианская политика», привлекавшая так недавно Булгакова, – соловьевский, напомню, термин и соловьевская идея), а как к неортодоксальному, вольному богослову и метафизику. Доклад «Природа в философии Вл. Соловьева», прочитанный в 1910 году к десятилетию его кончины, можно считать ранним кратким прологом к «Свету Невечернему», между тем как «Философия хозяйства» – солидные пролегомены к этой булгаковской «сумме».

Смерть отца (в апреле 1912 года) будит у Булгакова воспоминания о детстве, протекавшем в церковной ограде[599], и переживание утраты вместе с впечатлением от похорон («много и горя, и возвышающего религиозного утешения», «дивный чин иерейского погребения»[600] – из письма Глинке-Волжскому от 14 мая 1912 года) разворачивает его лицом к литургической и храмовой жизни. Общественный темперамент Булгакова, конечно, по-прежнему мешал ему оставаться исключительно в кругу «созерцаний» и «тихих дум»; но страстные полемические выступления этих лет часто уже имеют отношение не к делам публичным, а к делам церковным.