Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«Не утоляет слово / Мне пересохших уст» («Я наравне с другими…», 1920). Строки варьируют фразему утолить жажду, следовательно, слово здесь заменяет воду.

«Цирюльника летающая скрипка» («Феодосия», 1919–1922). Скрипка, по всей видимости, используется вместо слова руки. Соединение сем ‘полета’ и ‘рук’ содержится в выражениях, характеризующих виртуозное владение чем-либо (см., например, руки летали по клавишам).

«Свой воробьиный холодок» («Московский дождик», 1922). Р. Сальваторе предположила, что в строке отражена идиома воробьиная ночь (поэтому ночь встает на место холодка). См. подробную аргументацию: [Сальваторе 2018].

«От лазурных влажных глыб / Льется, льется безразличье» («Век», ранняя редакция, 1922). Льется безразличье

строится по модели коллокации льется свет, что подсказано первой строкой примера – лазурные влажные глыбы. Возможно, безразличье ассоциативно варьирует выражение равнодушная природа.

«Молочный день глядит в окно» («Сегодня ночью, не солгу…», 1925). Молочный день, вероятно, модифицирует коллокацию молочный туман; см. тему непрозрачного воздуха в начале строфы: «Холщовый сумрак поредел. / С водою разведенный мел».

«Тихо живет – хорошо озорует» («После полуночи сердце ворует…», 1931). Строка организована подобно выражению тише едешь – дальше будешь (его семантика, разумеется, сильно трансформируется). Можно предложить и альтернативное объяснение: здесь обыгрывается пословица в тихом омуте черти водятся.

«Холодным шагом выйдем на дорожку» («Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем…», 1931). Словосочетание холодный шаг составлено по аналогии с такими выражениями, как холодная голова

, холодный рассудок, где слово холодный передает значение спокойствия. Тема спокойствия появляется и в первой строке строфы: «Не волноваться. Нетерпенье – роскошь».

«За смолу кругового терпенья, – за совестный деготь труда» («Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…», 1931). В словосочетании круговое терпенье, как представляется, слово терпенье заменяет слово порука, ср. выражение круговая порука [Ronen 1977: 162; Видгоф 2015: 66]. Терпенье, таким образом, приобретает семантические черты поруки.

«Еще обиду тянет с блюдца / Невыспавшееся дитя» («О, как мы любим лицемерить…», 1932). Б. А. Успенский предполагал, что обида использована вместо слова еда

(фонетически близкого к слову обида) [Успенский Б. 1996: 318]. О. Ронен, напротив, утверждал, что вода в данном контексте более уместна [Ronen 1983: 252]. Мы склоняемся к тому, что в этом примере речь идет о жидкости, поскольку именно ее в языковом узусе тянут с блюдца. Ср. выражение тянуть с блюдца чай (например, у Б. Житкова: «И когда мама отворачивалась, глядел на нее украдкой вверх и старался без шума тянуть с блюдца чай»).

Впрочем, возможно и другое прочтение. Так, М. Л. Гаспаров предложил считать, что обиду тянет синонимично надувать губы [Гаспаров М. 2001: 652]. В таком случае ребенок с блюдца ничего не тянет, а выражение надувать губы как бы распадается на обиду и на движение губ, при котором как будто что-то тянут с блюдца

.

«Все так же хороша рассеянная даль» («Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым…», 1933). По замечанию П. Наполитано, слово даль заменяет слово свет, см. коллокацию рассеянный свет [Napolitano 2017: 240]. Вспомним также, что, по свидетельству Н. Я. Мандельштам, изначальный вариант прилагательного был другой – расстрелянная даль, однако этот ход показался поэту слишком простым. По-видимому, это вытесненное слово важно для семантики текста: расстрелянную даль можно понимать как обстрелянную, то есть даль, в которую много стреляли (что соотносится с событиями Гражданской войны).

«Мы живем, под собою не чуя страны» (1933). П. Наполитано предполагает, что в строке модифицируется выражение не чуять под собой земли / ног [Napolitano 2017: 242]. Нам представляется, что здесь также можно увидеть трансформированное и близкое к приведенным выражение потерять почву под ногами.

«О радужная оболочка страха!» («Как соловей, сиротствующий, славит…», «<Из Петрарки>», 1933). Слово страх, по всей вероятности, заменяет слово глаз из коллокации радужная оболочка глаза. Примечательно, что «вытесненная» семантика не исчезает, а проявляется в следующей строке – «Эфир очей, глядевших вглубь эфира».

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука