Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«За бревенчатым тылом на ленте простынной» («День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…», 1935). С точки зрения М. Л. Гаспарова, слово тыл в этой строке замещает слово тын (см. коллокацию бревенчатый тын) [Гаспаров М. 2001: 661].

«Улитки рта наплыв и приближенье» («Когда заулыбается дитя…», 1936–1937). Как можно догадаться из темы стихотворения, улитка подменяет улыбку [Успенский Б. 1996: 316].

«Его холмы к далекой цели / Стогами легкими летели» («Пластинкой тоненькой жиллета…», 1936). Слово стогами употреблено вместо слова стопами. Замена дополнительно подкрепляется фразеологией – см., например, выражение подошва гор.

«Хляби хлеба, гроз ведро» («Эта область в темноводье…», 1936). Хляби хлеба, надо полагать, заменяют хляби неба, см. выражение

разверзлись хляби небесные.

«А коршун где – и желтоглазый гон / Его когтей, летящих исподолобья?» («Где связанный и пригвожденный стон?..», 1937). Летящих исподлобья замещает смотрящих исподлобья (ср. коллокацию смотреть исподлобья); см. слово желтоглазый, где проявляется вытесненная сема ‘зрения’. Этот пример интересен тем, что, в отличие от других случаев, подключение исходной коллокации затрудняет понимание. В самом деле, словосочетание летящих исподлобья воспринимается как точка зрения Прометея, который смотрит исподлобья и видит когти коршуна (но сами когти коршуна смотреть исподлобья не могут).

«И не вожу смычком черноголосым» («Вооруженный зреньем узких ос…», 1937). По наблюдению Б. А. Успенского, слово черноголосый – 

трансформированное слово черноволосый (ср. черноволосый смычок) [Успенский Б. 1996: 314].

«Египтян государственный стыд» («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937). Как заметили Б. А. и Ф. Б. Успенские, слово стыд подменяет слово строй (см.: государственный строй) [Успенский Ф. 2014: 58].

«Для того ль заготовлена тара / Обаянья в пространстве пустом» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). О. Ронен обратил внимание на то, что слово тара может замещать слово чары, причем слово чары семантически отыгрывается в слове обаянье [Ронен 2002: 117]. Добавим, что эта замена, по-видимому, возможна благодаря разговорному выражению чары обаяния

[62].

«Свет размолотых в луч скоростей» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). Слово луч, надо думать, используется вместо слова пыль из идиомы размолоть в пыль. Семантика вытесненного слова поддерживается дальнейшей строкой: «Весть летит светопыльной обновою».

Интересным образом, несмотря на то что принцип изоритмических и фонетически близких замен чрезвычайно важен для поэтики Мандельштама, примеров, которые бы последовательно реализовывали этот принцип, не так много (в отличие, например, от принципа синонимических замен). Впрочем, к группе 4.2.2.1 примыкает другая группа примеров, в которой высказывание также строится на принципе лексической замены, однако принцип изоритмического сходства уже не соблюдается.

4.2.2.2. Замены, не основанные на принципе изоритмии и фонетической близости

В этой группе также не проявляется синонимия или антонимия – речь идет о переносе семантических признаков вытесненного слова на слово, проявленное в высказывании. Механизм понимания таких случаев устроен точно так же, как в 4.2.2.1. Разумеется, такие строки часто проще, чем в предыдущих случаях, и, как правило, менее изящны. Примеры приводятся в хронологическом порядке.

«И как медленная тень / Ты сошла в морозный день» («Музыка твоих шагов…», 1909). Вторая строка этого примера строится по модели идиомы сойти в могилу / гроб; соответственно, день здесь заменяет второй элемент выражения. Семантику умирания поддерживает сравнение героини с тенью

в первой строке приведенной цитаты.

«И в круглом омуте кровать отражена» («Соломинка, 1», 1916). Круглый омут возникает под влиянием коллокации круглое зеркало, семантика слова зеркало переносится в глагол отражена.

«Эта ночь непоправима» (1916). Ночь, по всей видимости, здесь заменяет слово ущерб из идиомы непоправимый ущерб (непрозвучавшее слово может быть и другим – ошибка, урон; эти слова также могут входить в идиоматическое выражение, которое допускает вариативность).

«Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке» («Золотистого меда струя из бутылки текла…», 1917). В этой строке, описывающей вьющийся виноград, сочетание кудрявый порядок, возможно, строится на основе коллокаций кудрявый слог, кудряво выражаться (значение прилагательного кудрявый – ‘прихотливый, запутанный’, как правило, возникает именно в этих выражениях).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука