Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«Я получил блаженное наследство – / Чужих певцов блуждающие сны» («Я не слыхал рассказов Оссиана…», 1914). Хотя строки кажутся интуитивно понятными, мы предполагаем, что в их основе находится семантический сдвиг, базирующийся на интересующем нас приеме. Закономерно предположить, что исходным языковым материалом здесь служила коллокация чужие сны и словосочетание блуждающие певцы, которое, в свою очередь, переосмысляет явление странствующих поэтов – см. бродячие певцы. Замена бродячих на блуждающих подсказана, по всей вероятности, идиомой блуждать по свету.

5.1.2. Контаминация идиом/коллокаций, представленных частично

Чаще в творчестве Мандельштама возникают случаи контаминации идиом / коллокаций по модели АБ и ВГ → АГ. Здесь возможны разные варианты: элементы идиомы и коллокации, элементы идиомы и идиомы, наконец, элементы коллокации и коллокации. Все эти примеры мы объединим в одну группу, поскольку семантика обсуждаемого примера важнее, чем тип контаминации. Изредка контаминация подсказана соседней фразой / строкой, иногда – фрагментом того же высказывания. Начнем мы с двух «технических» случаев контаминации грамматических конструкций.

«Из последней мочи / Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений» («Промчались дни мои – как бы оленей…», «<Из Петрарки>», 1934) – здесь контаминируются фразеологизмы из последних сил и изо всей мочи.

«О, если б распахнуть, да как нельзя скорее» («Ариост» («В Европе холодно…»), 1935). В строке накладываются друг на друга две конструкции: как можно скорее и как нельзя лучше[66].

Далее примеры мы будем рассматривать в хронологическом порядке.

«По седым пучинам мировым» («Ни о чем не нужно говорить…», 1909). В строке соединяются элементы семантически близких коллокаций морская пучина и мировой океан. См. тот же случай в другом стихотворении: «Ночь; из пучины мировой» («Раковина», 1911).

«Подчас природа – серое пятно» («Казино», 1912). Образ, надо полагать, мотивирован совмещением выражения белое пятно

и коллокациями, в которых прилагательное серый значит ‘заурядный’ (серая жизнь) или ‘пасмурный’ – серый день (эти два значения в тексте соединяются).

«Твой жребий страшен и твой дом непрочен» («Паденье – неизменный спутник страха…», 1912) – по-видимому, здесь накладываются друг на друга выражения страшная судьба и тяжелый жребий (выпал).

«Уж занавес наглухо упасть готов» («Летают Валькирии, поют смычки…», 1914) – в строке соединяются коллокации занавес упал (опустить занавес) и закрыть наглухо.

«На дольний мир бросает пепел бурый / Над Форумом огромная луна» («Поговорим о Риме – дивный град!..», 1914). Ночная (несколько зловещая?) картина ночного города создается благодаря фрагментам коллокации стряхивать пепел и буквализованной идиомы бросать свет.

«Все церкви нежные поют на голос свой» («В разноголосице девического хора…», 1916) – сочетание коллокаций петь на разные голоса и петь на свой лад.

«На триумфальных поворотах» («Декабрист», 1917). Здесь, вероятно, совмещаются фрагмент идиомы поворот истории и триумфальная арка (ср. строку «Квадриги черные вставали на дыбы» – конные скульптуры венчали триумфальные арки).

«Тончайшим гневом пламенея» («Когда октябрьский нам готовил временщик…», 1917) – идиома пылать гневом соединяется с коллокацией тонкое пламя.

«Словно темную воду, я пью помутившийся воздух» («Сестры – тяжесть и нежность – одинаковы ваши приметы…», 1920). Метафора помутившегося воздуха подсказана коллокациями мутная вода, мутная жидкость (вода

появляется в сравнительном обороте предложения), одновременно на это накладывается фрагмент выражения помутившийся ум (семантика которого в тексте, по-видимому, сохраняется).

«То мертвой ласточкой бросается к ногам» («Я слово позабыл, что я хотел сказать…», 1920) – идиома бросаться в ноги (‘просить, умоляя’) контаминируется с синонимичным выражением пасть к ногам. Высказывание в трансформированном виде лишается переносного смысла и обретает физическую буквализацию: слово, подобно мертвой ласточке, падает под ноги говорящего субъекта.

«Лепешку медную с туманной переправы» («Когда Психея-жизнь спускается к теням…», 1920). По наблюдению Б. А. Успенского, лепешка медная заменяет лепешку мятную (в качестве обола для Харона) [Успенский Б. 2000: 304]. Представляется, что в этом примере объединяются коллокации медная монета и мятная / медовая лепешка (если не настаивать на соблюдении принципа изоритмичности, медовая ближе к медной).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука