К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«И вычурный чубук у ядовитых губ, / Сказавших правду в этом мире» («Декабрист», 1917). Словосочетание ядовитые губы, по-видимому, через ассоциацию губ и слов мотивировано язвительной речью (с усилением прилагательного язвительный → ядовитый). Оно осложняется и другой фраземой, характеризующей речь: вычурная речь, прилагательное которой в строке соотносится с чубуком. При этом, разумеется, вопрос касается мотивировки лексического ряда: вычурный чубук понимается как искусный, не соответствующий грубому быту «глухого урочища Сибири».

«Кровь-строительница хлещет / Горлом из земных вещей» («Век», 1922). В строках совмещаются коллокации кровь хлещет и кровь идет/хлещет горлом.

«Обратно в крепь родник журчит / Цепочкой, пеночкой и речью» («Грифельная ода», 1923). О. Ронен обратил внимание на то, что здесь проявляются две коллокации: журчит родник

и журчит речь [Ronen 1983: 105–106]. По наблюдению Д. М. Сегала, в контексте со словом «пеночка» речь «воспринимается как речь птичья» [Сегал 2006: 257] (если учитывать последнее утверждение, данный пример можно отнести в следующий класс – 6).

«Только уста разомкнешь / При наступлении дня» («Не говори никому…», 1930). Встречающаяся коллокация разомкнуть уста, возможно, осложняется другой, взятой из близкого семантического контекста – разомкнуть глаза. В ней, в общем, не было бы необходимости, однако смысл строки, сообщающей о наступлении дня, заставляет вспомнить о ситуации, когда человек просыпается.

«Прекрасный год в черемухах цветет» («Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем!..», 1931). В этом примере друг на друга накладываются коллокации цветет черемуха и цветет кто-либо (о человеке), в результате чего в строке год ассоциируется с цветущим человеком.

«Квартира тиха, как бумага, / Пустая, без всяких затей» (1933). Как заметил Б. А. Успенский, за словом тихий

стоит слово пустой (появляющееся в следующей строке), поскольку как квартира, так и бумага могут быть пустыми в обычном речевом узусе; прилагательное тихий соотносится с бумагой лишь в переносном смысле (но в прямом – с квартирой) [Успенский Б. 1996: 319]. Таким образом, этот пример строится на том, что коллокация тихая квартира осложняется другими фраземами – пустая квартира, пустая бумага.

Здесь же рассмотрим еще два примера Б. А. Успенского: «Дышали шуб меха» («10 января 1934»). По мнению исследователя, в этой строке шуб меха

относятся к одежде, а дышали меха ассоциируются с мехами музыкального инструмента [Успенский Б. 1996: 324]. В другом стихотворении: «И какой там лес – еловый? – / Не еловый, а лиловый <…> Лишь чернил воздушных проза» («Вехи дальние обоза…», 1936) – «еловый лес оборачивается лиловым лесом, и пейзаж превращается в текст, написанный чернилами» [Успенский Б. 1996: 321]. Оба случая мы считаем целесообразным объяснять через наложение на коллокацию фрагмента другой коллокации: меха шуб + дышали меха и еловый лес + лиловые чернила соответственно (в первом случае меха из разных коллокаций проявляются в одной лексеме).

«Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду» («Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…», 1931). К коллокации зашибить городки добавляется разговорная фразема зашибить насмерть

. Из-за того что фраза допускает двойное членение – «прицелясь| на смерть … зашибают» и «прицелясь на смерть| … городки зашибают», – возможно, во втором случае благодаря предлогу на проступает также выражение нацелясь на что-либо. Такое прочтение, как кажется, подкрепляет и ударение в словосочетании на смéрть (а не нá смерть)[71].

«В глубоком обмороке вод» («О, как мы любим лицемерить», 1932) – коллокация глубокий обморок осложнена фраземой глубокие воды, и это совмещение усиливает образ глубокой воды.

«И пишут звездоносно и хвостато / Толковые лиловые чернила» («Еще мы жизнью полны в высшей мере…», 1935). В строках синонимически модифицируется хвостатый почерк (чернила пишут хвостато). На эту модификацию накладывается коллокация хвост кометы (ср. раньше: «Еще комета нас не очумила»). Выходя за рамки фразеологии, отметим, что сходным образом двоится смысл слова звездоносно – оно связывается как с семантическим полем ночного неба, так и с наградами за писательскую деятельность.

Группу примеров находим в стихах 1937 года: