«О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд / И выпуклую радость узнаванья» («Я слово позабыл, что я хотел сказать…», 1920). По наблюдению Поляковой, с образом зрячих пальцев
соотносится зрячая рука из «Римских элегий» Гете («…fühle mit sehender Hand»)[76] [Полякова 1997: 154]. Однако у словосочетания зрячие пальцы могут быть не только литературные, но и языковые источники. В целом его смысл интуитивно понятен и объясняется через выражение (узнать) на ощупь (ср.: «поэт спускается в загробный мир в поисках слова, но забывает его, не может узнать на ощупь (звук перстами, зрячими пальцами)» [Гаспаров М. 2001: 636]). Тем не менее образ зрячих пальцев, возможно, мотивирован и самим языком: в идиомах мозолить глаза и смотреть сквозь пальцы глаза сближаются с другими частями тела – в первом случае метафорически (глаз наделяется свойствами тех частей тела, на которых может появиться мозоль), а во втором – визуально (фразеологический смысл выражается через описание позы). Разумеется, идиоматический смысл фразеологизма в данном случае не сохраняется – речь идет только о лексической мотивировке. При этом, если наше предположение верно, в словосочетании зрячие пальцы трансформируется семантическая доминанта (у Мандельштама – пальцы, в обсуждаемых идиомах – зрение).«Земли девической упругие холмы / Лежат спеленатые туго» («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920). Уподобление холмов грудям характерно для поэтической традиции. В нашем примере такое описание реализуется через коллокации: девическая грудь, упругая грудь
, туго спеленать (грудь) [Тоддес 1993: 46–47], а также за счет выражения девственная земля, в котором происходит синонимическая замена прилагательного (девственная → девическая).«И без тебя мне снова / Дремучий воздух пуст» («Я наравне с другими…», 1920). В этой цитате контаминируются выражения дремучий лес
и густой воздух (связанные семой ‘густоты’), причем прилагательное в краткой форме модифицируется и также проявляется в строке (густой → густ → пуст). Вероятно, смысл строк и на языковом уровне может сводиться к фразе мне пусто без тебя.«И травы сухорукий звон» («Я по лесенке приставной…», 1922). Эпитет сухорукий
мотивирован ассоциирующимися с травой словесными образами: сухая трава и трава щекочет (они отыгрываются в строках «Сеновала древний хаос / Защекочет, запорошит»). Поскольку трава может щекотать, она метафорически обладает рукой – так возникает образ сухорукой травы, где сухо- приходит от сеновала (сухой травы) и в то же время подкрепляется принятым в языке обозначением парализованной конечности (сухая рука, сухорукость).«Узловатых дней колена / Нужно флейтою связать» («Век», 1922). В этом примере переплетаются элементы целого ряда коллокаций. Прежде всего, семантически соотнесены прилагательное узловатый
и существительное колена – см. фраземы узловатые суставы, узловатые руки, ноги, пальцы и т. п. На этот ряд накладывается выражение колено флейты (элементы которого также разносятся в смысловом плане) и колено как музыкальный термин. Близость глагола связать и прилагательного узловатый заставляет вспомнить и такое выражение, как связать в узел, его привлечение семантизирует прилагательное (как будто признак, которым обладают дни, можно усилить, довести до завершения благодаря действию флейты). Наконец, нельзя не обратить внимание на то, что слово колено употреблено в значении ‘разветвление рода, родословного генеалогического древа’ (этот факт не перечеркивает вышеизложенные наблюдения в силу фиксированности названных выше языковых конструкций). Колена дней, соответственно, могут пониматься по модели колено рода[77].