К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«Преодолев затверженность природы, / Голуботвердый глаз проник в ее закон» («Преодолев затверженность природы…» («Восьмистишия, 9»), 1934) – прежде всего, в этих строках контаминируются два выражения: проникать в тайну природы и закон природы. В первом выражении слово тайна превращается в слово закон. Элементы коллокации закон природы относятся к разным частям высказывания и выступают как отдельные семантические единицы, однако само выражение все равно легко опознается: «ее закон» – это закон природы. Вместе с тем из‐за разнесения элементов и подключения пространственного измерения (в закон можно проникнуть) коллокация начинает мерцать в смысловом плане:

закон природы понимается и абстрактно, и вполне конкретно – как материальный объект. Наконец, голуботвердый глаз, наделенный умением проникать внутрь закона природы, является синонимическим переосмыслением идиомы глаз-алмаз. Глаз, способный познавать устройство природы, уподобляется алмазу, способному благодаря своей твердости разрезать твердые вещества, и потому назван голуботвердым (по всей вероятности, определенное значение здесь имеет и цветовая характеристика – алмазы часто бывают с голубым оттенком, что ассоциируется с глазами голубого цвета).

Для этого прочтения важно и слово затверженность, которое употреблено со сдвигом значения и актуализацией внутренней формы. Затверженность здесь значит не ‘выученность наизусть’, а ‘затвердение’, ‘твердость’ природы, в которую проникает глаз, подобный алмазу по прочности. Заметим, что это же слово Мандельштам использует и в другом стихотворении («Речка, распухшая от слез соленых…», «<Из Петрарки>», 1933–1934): «Силой любви затверженные

глыбы». В обоих случаях перед нами словесная игра: затверженность выступает как производное от глагола затвердеть (‘сделаться твердым’), тогда как на самом деле оно происходит от глагола затвердить (‘выучить благодаря повторению’).

Два сложных примера находим в стихах памяти Андрея Белого – «10 января 1934». «…Где прямизна речей, / Запутанных, как честные зигзаги / У конькобежца…». В строках проступают идиома прямая речь и коллокация честная речь. Прилагательное из коллокации перенесено к зигзагам. Одновременно актуализируется фразема запутаться в чем-либо (словах, речи, мыслях), которая при этом соотносится с фигурами или следами на льду. Сложность восприятия этих строк заключается в том, что они провоцируют сопоставление прямизны и 

зигзагов, в результате чего возникает парадоксальный смысловой эффект.

Другая строка вроде бы не вызывает вопросов: «Как будто я повис на собственных ресницах». На первый взгляд, она мотивирована распространенным высказыванием слеза повисла на ресницах [Napolitano 2017: 300]. В таком случае мы должны сказать, что я здесь синонимически связано со слезой (см. идею самоотождествления со слезой в: [Семенко 1997: 84]). При таком прочтении, однако, остается не вполне понятным, кто тогда оказывается владельцем ресниц: идет ли речь о какой-то мене или же о своего рода раздвоении поэта (он как бы весь сосредоточился в слезе)? Интересным образом в следующей строке я сравнивается скорее с плодом, а не со слезой («И, созревающий и тянущийся весь»).

Представляется, что обсуждаемая строка намеренно обманчиво провоцирует читателя на визуализацию ее образов, но такая визуализация затруднительна – перед нами рекурсивный образ. Понимание этой строки (а она кажется интуитивно понятной) строится на семантической игре с фразеологией. Так, в ней проступает идиома повиснуть в воздухе, которая здесь буквализуется. Одновременно здесь же обыгрывается фразема висеть на волоске

. Можно предположить, что ее лексический ряд мотивировал образ ресниц (на волоске → волоски → волоски ресниц → ресницы), а ее идиоматическое значение ‘быть под угрозой гибели’ непосредственно реализуется в той же строфе: «Доколе не сорвусь».

«Гниющей флейтою настраживает слух, / Кларнетом утренним зазябливает ухо…» («Чернозем», 1935). Пример Б. А. Успенского, который, анализируя эти строки, заметил, что в них актуализируются коллокации настраивать что-либо (музыкальный инструмент), быть настороже [Успенский Б. 1996: 315] и насторожить уши [Успенский Б. 2018: 17].