Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«Мы прошли разряды насекомых / С наливными рюмочками глаз» («Ламарк», 1932). По замечанию О. Ронена, рюмочки глаз восходят к бокальчатому глазу – термину, «обозначающему разновидность органа зрения у беспозвоночных» [Сошкин 2015: 159; Ронен 2010: 86]. Однако думается, что лексический ряд строк в большей степени подсказан устойчивыми языковыми сочетаниями. Наливные рюмочки глаз могут быть основаны на перетекающих друг в друга выражениях наливные яблочки (изоритмическая и фонетическая замена, благодаря которой актуализируется и выражение глазные яблоки), наливаться кровью (ср.: глаза налились кровью) и наливать что-либо в рюмку (рюмочку).

«И глотками по раскатам / Наслаждается мускатом / На язык, на вкус, на цвет» («Сядь, Державин, развалися…» («Стихи о русской поэзии, 1»), 1932). Здесь описывается вино, очевидно, не только очень приятное на вкус, но и цвет которого доставляет наслаждение. Характеристика вина соткана из коллокаций на вкус и пробовать на язык. В языковом плане цвет, вероятно, возникает из поговорки на вкус и цвет товарищей нет.

«Там фисташковые молкнут / Голоса на молоке, / И когда захочешь щелкнуть, / Правды нет на языке» («Полюбил я лес прекрасный…» («Стихи о русской поэзии, 3»), 1932). В первых двух строках этой строфы Б. М. Гаспаров предложил увидеть переосмысление идиомы мокнуть на молоке (с трансформацией мокнуть на молкнуть) [Гаспаров Б. 1994: 144]. Нам, однако, не удалось обнаружить выражение мокнуть на молоке; по-видимому, необходимо считать, что в этих строках заметна простая коллокация – на молоке

(голоса на молоке понимаются, например, по модели каша на молоке). Можно тем не менее аккуратно предположить, что здесь проступают контуры другого выражения. В строфе стихотворения, посвященного русской поэзии, характеризуются голоса разных русских поэтов. В таком контексте голоса на молоке можно воспринимать как след фраземы молочный брат. Подключение этого выражения подчеркивает сему ‘родства’ – в двух обсуждаемых строках речь идет о родственных поэтических голосах[78]. В таком случае на молоке предстает окказиональным синонимом слова молочный. Характерно, что лексема брат используется в стихотворении дальше: «И деревья – брат на брата – / Восстают».

Обсуждаемая строфа аккумулирует еще несколько фразеологических единиц. Помимо очевидного на языке, приведенного в разделе 1, выскажем осторожную гипотезу, что это словосочетание обыгрывает и другую идиому. «Правды нет на языке» соотносится с выражением снять с языка через его буквализацию: если с языка что-то можно снять, значит, на нем может что-то находиться. Отметим также взаимозависимость слов щелкнуть и язык – она мотивирована коллокацией щелкнуть языком. Одновременно семантическая связанность глагола щелкнуть

с прилагательным фисташковые задается идиомой щелкать орехи.

«А еще тянет та, к которой тяга, / Чьи струны сухожилий тлеют в тлене»[79] («Промчались дни мои – как бы оленей…», «<Из Петрарки>», вариант, 1934). По мысли И. М. Семенко, струнами сухожилий заменено сочетание золотые жилы (из‐за связи с представлением о геологических жилах, находящихся в толще земли). Кроме того, «от ассоциации с выражением тянуть жилы, натягивать струны в этой художественной системе закономерен ход к метафоре струны сухожилий» [Семенко 1997: 77].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука