Каба́

Он резко осознал, что же корежит его изнутри, что не дает покоя и назойливо ноет,– назойливее даже, чем губа или шея. Он вернулся из сна, в котором он был Виктором Петровым, но вернулся с довеском, вернулся с грузом, вернулся не совсем Игорем. Петров продолжал оставаться в нем оттиском. У них случился симбиоз, потом Каба вышвырнула Игоря из книги Петрова, однако в каждом из них по-прежнему присутствовал другой. Виктор Петрович чувствует себя сегодня не в своей тарелке, чувствует странно, как будто ему снова 14 лет, и впереди – все свершения и ошибки. Он вдруг не хочет идти на работу, потому что ему так хорошо и уютно одному дома, а вокруг – одни докапывальщики, и лучшее, что может быть в этой жизни,– это просто забить на все и свернуться у окна с книжонкой.

А Игорю хочется действовать, что-то делать, активничать. Как вариант, разыскать Анжелу Личагину в соцсетях, вызвать ту на встречу, а потом попытаться проанализировать ее проблему и найти выход, помочь хоть чем-то. Помочь? Игорь сроду никому не хотел помочь, упавшему птенчику даже, он был единоличник и эгоист, он думал только о себе и жалел только себя. Но хоть он и не признавал себя единоличником и эгоистом, а считал себя вполне себе норм пацанчиком, он не мог не признать того факта, что альтруизм ему не совсем свойственен. И если уж выцеплять Анжелу, то задушевные разговоры сейчас точно не во главе угла.

Самое поганое – он чувствовал Петрова внутри себя. Чувствовал, как он там ходит, – в самой дальней комнате, куда не проникают ни свет, ни манипуляции гипнотизеров. Он не хотел таскать в себе этого Петрова. Он не хотел бы таскать никого. Даже родителей. Быть может, месяцем раньше, черт, даже неделей раньше… Возможно, ему было бы сладостно залезть в книги родителей и притащить в себе из сна крупицу мамы, частичку отца, в добавок к тому, что он и так носил в себе их совместный геном. Разумеется, он бы никогда не отважился на эксперименты с родительскими книжками. Он мог бы узнать что-либо. О них, а главное,– о себе самом, что бы вконец испортило ему всю обедню на будущее. Вот если бы взять в объектив книжку тети Нины…

Будет время об этом думать, о тете Нине, об Анжеле, о прочих. Ему нужно избавиться от прилипших ошметков Петрова, но самое главное, вернуть себя самого, стать целым, как раньше. Совершенно неожиданно Игорь выдвинул ящик стола, извлек блокнот с ручкой, открыл блокнот на чистой странице и принялся выводить:

С тобою в мрачном жили мы дворе,

Считались братьями, росли покуда,

Одна забава на двоих, одна причуда,

Один устав, присущий детворе.

Пришел ноябрь, вихрь пригнул посевы,

Пригнал с просторов запахи морей.

И волны звали. Звал морской Борей,

Шепча мне на ухо мечты напевы.

Я выстругал ее, свою мечту.

Я выстругал, готовясь выйти в море.

Из хмурой древесины вышел вскоре

Священный бриг, развеяв темноту.

Но ты, завистник, брат мой нареченный,

Прокравшись ночью, нож свой обнажив,

Скромсал мой бриг, меня мечты лишив,

И утонул в мороке возвращенном.

Но я найду… Я буду гнать тебя до смерти,

Преследовать аж до границы мира.

Пусть не оставил ты ориентира,

Былой союз дорогу мне прочертит.

Однажды в панике ты ошибешься,

Тебя настигнет скорая кончина.

Твой брат спешит ищейкой по следам:

Мне месть и аз воздам.

Он отложил ручку, потом хмуро и недоверчиво перечитал написанное. Опять стишки, опять исподволь, неожиданно, родились из глубин подсознания. Дались ему стишки. Знает он эти стишки уже, ему хватило в прошлый раз, когда Цой напел ему, а Конь зарезал «талант» на корню. Но Игорь знал, что все это не просто так. Не просто с бухты барахты он вывел эти вирши, подсознание продиктовало ему. Ощущение заусенца внутри притупилось. Запертый в подвальной комнате, внутри него, облик Виктора Петрова стал выцветать. Игорь даже представил, как тот вдруг перестал мерить комнату шагами, сел на кровать и недоуменно прислушался, словно бы кто-то звал его. А потом посмотрел на свою руку и с ужасом увидел, что она становиться прозрачной. Что ж, теперь Игорь ближе всех понимал природу писателей, которые выкладывали километры буквенных дорог, слепо выполняя волю Кабы, продуцируя «неправильные вещи».

Этим они пытались вытравить засевшего внутри них чужака.

Игорь пошуршал страницей в блокноте, потом вырвал ее, испытав прилив удовлетворения. Он намеревался поступить с новоявленным «произведением» ровно так же, как и с предшественником. В комок и – в каналюгу. Случайно взгляд Игоря упал на экран ноута, и по мигающей закладке браузера он обнаружил, что во ВКонтакте у него новое сообщение.

Он снял наушники, отложил лист со стихом и перешел на страницу ВКонтакте.

Нина Полянская. Игорь, привет.

Игорь Мещеряков. Привет.

Нина Полянская. Слышала, папа загулял?

Видимо, мама сообщила – по почте или по ватсапу.

Игорь Мещеряков. Да нет, ничего такого. Отгулял уже, дома спит.

Нина Полянская. Понятно. Ну хорошо, что дома. А ты чего не в школе?

Игорь Мещеряков. Заболел.

Нина Полянская. Сильно? Простыл?