Как мы писали роман

When I was very young I yearned to know other people's opinion of me and all my works; now, my chief aim is to avoid hearing it.	Когда я был молод, я жаждал услышать чужое мнение обо мне и обо всем, созданном мною; теперь я больше всего стремлюсь к тому, чтобы как-нибудь уклониться от этого.
In those days, had any one told me there was half a line about myself in a newspaper, I should have tramped London to obtain that publication.	Если в те времена мне сообщали, что где-то обо мне напечатано подстроки, я готов был исходить пешком весь Лондон, чтобы добыть экземпляр газеты.
Now, when I see a column headed with my name, I hurriedly fold up the paper and put it away from me, subduing my natural curiosity to read it by saying to myself,	Теперь, при виде целого столбца, в заголовке которого красуется мое имя, я спешно свертываю газету, откладываю ее в сторону и, подавляя естественное желание узнать, что там написано, говорю:
"Why should you?	"Зачем это тебе?
It will only upset you for the day."	Это только выбьет тебя из колеи на весь день".
In my cubhood I possessed a friend.	В юности у меня был друг.
Other friends have come into my life since--very dear and precious friends--but they have none of them been to me quite what this friend was.	С тех пор в мою жизнь входили другие друзья -подчас весьма дорогие и близкие мне, - но ни один из них не стал для меня тем, чем был тот...
Because he was my first friend, and we lived together in a world that was much bigger than this world--more full of joy and of grief; and, in that world, we loved and hated deeper than we love and hate in this smaller world that I have come to dwell in since.	Ибо он был моим первым другом, и мы жили с ним в мире, который был просторнее нынешнего: в том мире было больше и радости и горя, и в нем мы любили и ненавидели глубже, чем любим и ненавидим в более тесном мирке, где мне приходится существовать теперь.
He also had the very young man's craving to be criticised, and we made it our custom to oblige each other.	У моего друга была страсть, свойственная многим молодым людям: он обожал, чтобы его критиковали, и у нас стало обычаем оказывать друг другу это внимание.
We did not know then that what we meant, when we asked for "criticism," was encouragement.	В то время мы не знали, что, прося о "критике", имели в виду одобрение.
We thought that we were strong--one does at the beginning of the battle, and that we could bear to hear the truth.	Мы думали, что сильны - это обычно бывает в начале боя - и в состоянии выслушивать правду.
Accordingly, each one pointed out to the other one his errors, and this task kept us both so busy that we had never time to say a word of praise to one another.	Согласно установившемуся обычаю, каждый из нас указывал другому на его ошибки, и мы были так заняты этим, что нам не хватало времени сказать друг другу слово похвалы.
That we each had a high opinion of the other's talents I am convinced, but our heads were full of silly saws.	Я убежден, что каждый из нас держался самого высокого мнения о таланте своего друга, но наши головы были начинены глупыми поговорками.
We said to ourselves:	Мы говорили себе:
"There are many who will praise a man; it is only his friend who will tell him of his faults."	"Хвалить будут многие, но только друг скажет вам правду".
Also, we said:	Мы говорили также: