Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

…ждут очереди, пока в номер встать… Они прекрасно знают, что вылетит из программы, если пропустит по неуважительной причине, или где-то в полножки, или схалтурит. Я обязательно говорю… «Если… тебе надоело танцевать, я тебя заменю». Без церемоний… И поэтому они очень дорожили своими местами. Вот, чтобы только не потерять место… И потом очень держались они за это место. И очень трудно мне было: вот мне нравится человек, вот он лучше даже подходит, а здесь уже история за этим. Я ж тоже не могу его обидеть. Поэтому терпишь его, думаешь: «Хоть бы сам он пришел к убеждению, что ему уйти надо». Вот. Они долго не уходили из коллектива[941]

.

Человеческое тепло В. И. Бондаревой за деловитостью и строгостью разглядела и челябинская журналистка, наблюдавшая ее за кулисами во время выступления коллектива:

Концерты, концерты… Сколько их было! Вот и вновь открылись старые «выездные» чемоданы, расплескивая вокруг себя веселую радугу ребячьих костюмов. На сцене набирают свет, и в полутьме то и дело мелькает ее неизменный черный свитерок.

— Всем гримироваться, — строго кричит она и вдруг, повернувшись ко мне, улыбается мягко, будто извиняясь за ребят, и произносит с нежностью: «Удивительная несобранность!» Она еще обойдет каждого, расправит девочкам складочки на платьях, подколет рассыпавшуюся косу. Но раздастся торжественный голос конферансье: «Лауреат десятого Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Берлине!..»[942]

И она произнесет главное слово, произнесет громко, властно, словно оттолкнет их от себя: «На сцену!» Лица их станут трогательно сосредоточенными, и они прошелестят мимо нее, красивые, легкие, юные, туда, где так призывно и волнующе сияют огни, притих в ожидании зал. И заживут там, на обнаженной ладони сцены, так естественно, словно побредут по лесу, тихонько напевая любимую песню, просто так, для себя. А она за кулисами, в углу у старого зеркала, потерявшись в пестром ворохе костюмов, ненадолго расслабится, потом посетует: «Ничего не успеваем, у всех курсовые!» (В перерывах между танцами за кулисами — английская речь, стихи Маяковского, чертежи на коленках, в видавших виды сумках вместе с гримом всегда учебники. И царит удивительно добрая атмосфера взаимной заботы, выручки, завидного товарищества.)[943]

Сложные отношения В. И. Бондаревой с «карташовскими» танцовщиками, о которых речь пойдет позже, были оборотной стороной все той же медали — беззаветной любви и преданности участников самодеятельности к своему руководителю. Переход к чужому потенциально мог рассматриваться — и зачастую действительно рассматривался — как предательство. Были свои «фанаты» и у В. И. Бондаревой, которые последовали за своей «второй мамой» из Магнитогорска и даже жили у нее, не имея на новом месте ни кола ни двора: