Итак, согласно учению Иисуса, находящемуся в русле
Нечестивцы вызвали смерть и руками, и словами, считая ее своей подругой, но обессилили и заключили с ней союз, ибо достойны быть с ней заодно (Прем 1:16. —
2. Впрочем, апокалиптическая картина, нарисованная Третье-Исайей (Ис 56-66) в послепленный период (скорее всего, в V веке до н. э.), находясь в прежнем библейском русле относительно смерти как участи грешников, внесла интересную деталь, завершающую изображение последнего Божьего Суда над миром. Таким образом, последний аккорд всей книги Исайи выглядит так — Яхве/Господь говорит:
А выходя, все будут видеть / трупы людей, / восставших против Меня: / червь, поедающий их, не умрет, / и огонь, сжигающий их, / не погаснет. / И с отвращением будут взирать / на них все живущие (Ис 66:24 в СРП).
Имеется в виду, что праведники из всех народов, удостоенные вечной жизни, выходя из Иерусалима как места поклонения Господу Богу, увидят Его противников, трупы которых изъест червь, а их останки сгорят в огне. Данное показательное действие должно означать утрату для них надежды на воскресение и вечную жизнь. Отсюда образы «огня неугасимого», которому будет предана «мякина», т.е. останки грешников, в устах Иоанна Крестителя (Мф 3:12) и «огня вечного» и «геенны огненной» в устах Иисуса, которых ждут останки людей, не противостоявших соблазнам этого мира (Мф 18:8-9). В Мк 9:47-48 данное наставление Иисуса содержит прямую аллюзию к Ис 66:24:
Если же твой глаз тебя соблазняет, вырви его; лучше тебе одноглазым войти в Царство Бога, чем с двумя глазами быть брошенным в геенну, где их червь не умирает и огонь не угасает.
В свою очередь
3. Вот почему запугивание «тьмой внешней» или же «печью огненной», в которых «будет плач и скрежет зубов» (Мф 8:12; 13:42, 50; 22:13; 25:30), а также «мучением вечным» (Мф 25:46), «озером, горящим огнем и серою» (Откр 20:13-15; 21:8) с предваряющим его «воскресением суда» (Ин 5:29), равно как и страданиями души вне тела (Лк 16:22— 26) — следствие посторонних привнесений. Таковым же является и сказание о том, что Христос,
будучи умерщвлен во плоти, но оживлен в духе; в нем Он и пошел проповедовать духам, находящимся в тюрьме (1 Петр 3:19),
т. e. в шеоле/аду, который в поздней еврейской апокрифической апокалиптике в духе греческих и египетских мифов превращается из обозначения небытия в обиталище духов, тех же заключенных в темницу восставших против Бога ангелов (1 Енох 19-20, также Иуды 6 и 2 Петр 2:4). Хотя типологически картина, нарисованная в псевдоэпиграфическом 1 Петр, ближе к древнегреческому мифу о схождении в аид Орфея.
4. Но как же в таком случае понимать подлинные слова Павла:
Ведь жизнь для меня — Христос, значит, в смерти моя выгода (Флп 1:21)?
Понятно, что Павел не мыслил себе никакого «посмертного бытия» вне тела. Более того, как знаток библейской традиции он воспринимал смерть вполне физически, а именно как небытие, когда для умершего исчезают категории пространства и времени. Следовательно, сколь бы долгим с точки зрения последующей истории не было бы это небытие, для Павла, надеющегося на участь среди воскрешенных из мертвых,