Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

На заседании Политбюро и Секретариата ЦК ВКП(б) помимо программ о перевооружении армии постоянно рассматривались вопросы замены военных руководящих кадров. Этот процесс начался после зимней войны и был ускорен в начале 1941 г. Другой вопрос, насколько все эти меры оказались эффективными, но они определенно были усилены. В апреле в соответствии с указаниями СНК и ЦК ВКП(б) были размещены заказы на авиабомбы и взрыватели, принято постановление «О плане текущих военных заказов на II квартал 1941 г.», а в мае — «О производстве танков Т-34 в 1941 г.» В мае же предпринят ряд мер по прикрытию государственной границы СССР. 23 апреля вышло партийно-правительственное постановление «О новых формированиях в составе Красной Армии» и утвержден «План проведения сборов высшего начсостава, игр, полевых поездок и учений в округах в 1941 г.»[1121].

В то же время следует ясно осознавать, что все же главным признаком изменения линии Кремля были не военные приготовления, поскольку программа перевооружений осуществлялась уже длительное время и первые ее результаты (судя по некоторым высказываниям советских военных) планировалось получить в 1942 г., а политика руководства страны в сфере идеологии и пропаганды, в том числе и по линии Коминтерна. Она позволяет наглядно проследить характер и динамику перемен в советско-германских отношениях, а также те направления, по которым советские лидеры готовились к возможной предстоящей схватке с нацистской Германией.

Весь этот процесс был ранее мало изучен в отечественной историографии, и только сравнительно недавно российский исследователь В. А. Невежин ввел в научный оборот значительное число архивных документов, раскрывающих роль пропаганды и агитации, литературы, искусства и науки, перемен в идеологической сфере. По мнению В. А. Невежина, «пропагандистские структуры, вынужденно «законсервировавшие» свою антифашистскую направленность на первом этапе действия пакта Молотова — Риббентропа, уже с лета 1940 г. стали проявлять активность в деле добывания «негатива», направленного против Германии»[1122]

. Особенно это стало заметно в конце 1940 — начале 1941 г. Если ранее нередки были случаи, когда представители ряда печатных изданий получали выговоры за любые антигерманские или антифашистские материалы, то теперь ситуация в корне менялась. Статьи или кинофильмы запрещались за излишне «примиренческий и идиллический» тон в отношении Германии.

28 августа 1940 г. была принята директива Главного политического управления Красной Армии (ГлавПУ) о перестройке партийно-политической работы. Согласно этой директиве всем Военным советам предписывалось преодолевать настроения благодушия. «Каждый военнослужащий должен быть внутренне отмобилизован, с учетом военной обстановки, когда и на Западе и на Востоке полыхает пожар мировой войны»[1123].

В. А. Невежин приводит выдержки из выступления главного идеолога партии А. А. Жданова 30 ноября 1940 г., в котором говорилось об опасном «безмятежном состоянии, о беспечном отношении к вопросам обороны». Он сослался на сталинское высказывание о необходимости готовиться к неожиданностям, чтобы не быть застигнутыми врасплох, и указал на недостатки в подготовке к возможной войне. Жданов отметил: «Некоторые товарищи приходят в ужас от мысли о неизбежности людских жертв и материальных потерь в грядущей войне. Если придется воевать, то мы должны быть не менее энергичными и не менее жестокими, чем наш военный противник»[1124].

Спустя более года после эйфории и успокоенности речь главного советского идеолога звучала совершенно по-иному. Как в этом выступлении, так и во многих других речах, а также документах конца 1940 — начала 1941 г. постоянно обращалось внимание на усиление боевой готовности, на необходимость изживать «мирные» настроения беспечности. Создавалось впечатление, что существовала общая установка. В полной мере это стало очевидным в феврале 1941 г., когда недавно назначенный начальник ГлавПУ А. И. Запорожец направил на имя А. А. Жданова подробную докладную записку о состоянии пропаганды среди населения[1125]

. Дневник посещений Сталина фиксирует, что именно в день отправки записки Жданов и Запорожец почти три часа находились в кабинете Сталина[1126]. Данный факт не оставляет сомнений, что записка Запорожца не была его личной инициативой. Она отражала позицию Сталина и Жданова и, вероятно, решения, принятые руководством партии и страны.

Записка Запорожца имела широкий и комплексный характер. В ней предусматривались меры в области пропаганды (в армии и среди гражданского населения), «военизация» пионерской и комсомольской физкультурных организаций, давались поручения издательствам по выпуску литературы о войне и мире, в частности о современной войне. Шла речь и о перестройке научных организаций, Союза советских писателей, Радиокомитета и кинематографии. Им вменялось в обязанность развивать военную пропаганду, даже вести изучение иностранных языков сопредельных стран — «наших вероятных противников».