Казалось бы, война должна была прекратиться, однако мать нового султана, узнав, что в морском сражении от рук венецианцев погибли восемьдесят тысяч мусульман, а христиане потеряли всего три тысячи бойцов, послала Али-паше новые галеры и новые войска. На море у турок обозначился явный перевес, но не на суше. Они теряли тысячи и тысячи солдат в попытке завладеть немногими населенными пунктами в глубине острова. Взятая в железное кольцо Кандия, лишенная возможности получить оружие, боеприпасы и провизию с венецианских галер, сопротивлялась с невиданным упорством. Почти все население города вымерло от голода, и из тридцати тысяч защитников осталось едва несколько тысяч, обессиленных боями, болезнями и нехваткой пищи. В 1666 году турки, потеряв под бастионами города около ста тысяч бойцов, решились на последнюю попытку штурма. Из Константинополя прислали великого визиря, чтобы он лично принял на себя командование войсками осаждавших. Зима выдалась очень суровая, и только в мае мусульмане атаковали внутренние укрепления города, забросав их минами. За три месяца осаждавшие истратили двадцать тысяч квинталов[27]
пороха. Мины обладали такой взрывной силой, что на воздух взлетали целые группы защитников. В 1669 году Кандия, превратившаяся в пепелище, с четырьмястами оставшимися в живых защитниками, уже неспособными оборонять разрушенные бастионы, лежала в агонии. Однако христианский мир готовил для свирепого турка жестокий урок, и получил он его в других водах.Двумя днями позже, к закату, галера Хараджи в сопровождении большой эскадры достигла порта Кандии, забитого мусульманскими судами. Шел первый год осады, и город мужественно отражал все атаки, тысячами истребляя мусульман во рвах и под бастионами. Когда галера Хараджи с эскортом вошла в порт, над городом висело облако дыма, делая его невидимым.
С ужасающим грохотом палили и венецианские, и турецкие кулеврины и рвались мины, чтобы после двенадцати месяцев осады часть осаждавших могла проникнуть в город по прорытым траншеям, залитым кровью двадцати тысяч человек.
Деловитый и практичный Метюб провел галеру между военными судами, которые канонадой поддерживали отряды янычар, и пришвартовался к большой галере Али-паши, не без иронии заметив своей госпоже: «Вот ты и дома!»
Великий паша, уже предупрежденный о прибытии владелицы замка Хусиф, отдал повару приказ повременить с ужином и быстро вышел навстречу своей свирепой племяннице. Та, в сопровождении верного капитана, уже поднималась по веревочному трапу с ловкостью заправского марсового. Знаменитому адмиралу, которому суждено было лишиться головы в битве при Лепанто,[28]
исполнилось пятьдесят лет. Родом он был алжирец, а потому обладал очень смуглой кожей, редкой бородкой и маленьким ростом, хотя и мощным сложением. Он дал венецианцам несколько жестоких сражений в водах Кипра, у Греческого архипелага, в Ионическом море и возле Кандии, одерживая победы и терпя поражения. Акулам Средиземноморья не на что было жаловаться, поскольку вместе с галерами затонуло около двадцати тысяч турок, венецианцев и мальтийских рыцарей.Увидев появившуюся над фальшбортом Хараджу, адмирал галантно предложил ей руку и сказал:
— Сын Дамасского Льва у меня.
— Ты еще не содрал с него кожу? — смеясь, спросила владелица замка.
— Ну кто же мог такое предположить?
— Мой капитан.
— Я бы на твоем месте давно бросил его акулам.
— Я его слишком высоко ценю, паша, — ответила Хараджа, убедившись, что Метюб присоединился к экипажу и не может ее услышать. — Где мальчик?
— У меня в каюте. А где паша Дамаска?
— В подземелье замка Хусиф.
— Ты ужасная женщина.
— Вполне достойная Али-паши.
На губах великого османского адмирала заиграла довольная улыбка.
— О тебе действительно много говорят.
— Где мальчик?
— Хочешь его видеть?
— И поскорее, — почти властно сказала Хараджа. — Когда тебе его отдали люди, которых я послала в Венецию его похитить?
— Два дня тому назад.
— Как им удалось его похитить?
— Они проникли в Венецию под видом эпиротов.
— И их никто не тронул?
— Никто. Поэтому им и удалось вынести его из дворца, который ты указала.
— И никого не пришлось убить?
— О! Только кормилицу, мальчик уже не нуждается в молоке.
— Покажи мне его.
— Что за спешка?
— Я не так хладнокровна, как адмиралы.
— Может, ты и права, — ответил Али-паша. — Пойдем, Хараджа.
Они прошли часть кормы большой галеры, миновав Метюба, который ужинал чебуреком: жаренным в масле слоеным тестом с острым, резко пахнущим сыром, — турки их обожают. Затем они спустились на шканцы, богато украшенные и уже ярко освещенные.
— Он здесь, — сказал паша, открывая дверь каюты. — Наверное, уже спит. Не буди его.
Они вошли в маленькую каюту, освещенную масляной лампой с матовым стеклянным колпаком. В кроватке под желтым шелковым стеганым одеяльцем Хараджа увидела сына своих заклятых врагов.
Она рванулась к нему с таким неистовством, что паша испугался, не совершила бы его племянница какой жестокости.
— Осторожнее, — сказал он. — Я сам охраняю маленького пленника.