Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

^{Горец набросился на турка и вцепился ему в горло, зажав рот и лишив возможности крикнуть.}

После удушающей хватки янычар почувствовал укол ятагана и попытался слабо вскрикнуть, но албанец его быстро успокоил, зажав ему рот могучими ручищами.

— Слушай меня хорошенько, — сказал Дамасский Лев по-турецки, наклонившись над пленником, который лежал на трупе коня племянницы паши. — Если хоть пикнешь, чтобы привлечь внимание твоих собратьев, живым отсюда не уйдешь.

— Так ты что, не мусульманин? — хрипло спросил янычар.

— Это тебя не касается, — ответил Дамасский Лев. — Отвечай на мои вопросы. Племянница паши умерла?

— Нет, но рана, похоже, тяжелая. Что же получается: эта сука-христианка непобедима? Хотел бы я с ней сразиться.

— Она тебя продырявит от макушки до лодыжки даже в доспехе. Где племянница паши?

— В одном из казематов.

— За ней ухаживает Метюб?

— Да, ее капитан.

— Куда она ранена?

— В правую подмышку. Если бы клинок вошел слева, наверное, о племяннице паши больше никто бы не заговорил.

— Сколько вас в редуте?

— Двадцать пять, не считая капитана и владелицы Хусифа. Теперь, когда я все сказал, что вы со мной сделаете?

— Давай-ка мы тебе заткнем рот кляпом, а потом свяжем как следует, — ответил Дамасский Лев. — Мико, действуй!

Албанец прыгнул на пленного, заткнул ему рот черным шелковым платком и тонкой веревкой, которую носил при себе, крепко связал ему руки за спиной и щиколотки.

— Не вздумай бежать, — сказал Дамасский Лев пленному, который скатился в ров. — Здесь на равнине у нас рассредоточены еще человек двадцать, и далеко тебе не уйти.

Сказав так, он вскарабкался на эскарп вместе с албанцем, прихватившим с собой аркебузу пленника. Пройдя сквозь частокол мимо валявшейся рядом разломанной венецианской кулеврины, они остановились и хорошенько огляделись по сторонам: неподалеку могли оказаться часовые.

— Ну что, Мико, никого?

— Никого, господин.

— В каком же укрытии скрывается Хараджа? Не видно ни огонька.

Он уже собрался пойти вперед, как албанец схватил его за руку.

— Синьор, — сказал он, — турки прекратили огонь. Что, если Али хочет бросить несколько колонн на штурм редута?

— Тогда наша затея провалилась, потому что венецианцы будут вынуждены тоже открыть огонь, а пули не разбирают, где свой, где чужой.

— Надо спешить, господин!

Они пробрались сквозь второй частокол, наполовину поваленный и забитый металлическими обломками, и спустились по лестнице, наверняка ведущей в каземат. Они уже благополучно дошли до самого дна траншеи, как вдруг с бастиона Маламокко ударила пушка. Это был сигнал к отступлению. Если граф открыл огонь, значит случилось что-то очень серьезное.

— Мы проиграли, — в гневе сказал Дамасский Лев. — Если сейчас же не убежим, попадем меж двух канонад, и тогда неизвестно, кто из нас живым доберется до Кандии.

— Погодите, хозяин.

— Чтобы пули нас изрешетили, все равно чьи, турецкие или венецианские?

— По ночам и пули слепнут. Тут есть каземат, хоть и разрушенный кулевринами, но вполне пригодный, тем более что в нем никого нет.

— Ты убежден?

— У меня горит фитиль аркебузы, и мне все видно.

Канонада тем временем возобновилась с прежней яростью. Венецианцы били прямой наводкой, а турки стреляли из бомбард, чтобы не попасть в редут. Мулей-эль-Кадель и албанец перелезли еще через один эскарп и оказались перед небольшой пещеркой, выложенной кирпичом. Мико подул на фитиль, убедился, что внутри никого нет, и решительно шагнул вперед, готовый выстрелить в любого турка, что окажется перед ним.

— Тут только солома, — сказал он. — Мы без особой опасности можем подождать, пока артиллерийская перестрелка закончится. Христиане и мусульмане устанут тратить порох, и кто знает, может, нам и представится возможность осуществить наш замысел.

— Залезай.

Албанец снова подул на фитиль и осветил каземат, заваленный соломой и обломками ограждения.

— Никого, — сказал он.

— Однако где-то слышен разговор.

— Это турки в соседних казематах.

— Эх, нет у нас мины, чтобы взорвать их всех сразу!

— У нас и пороха нет, синьор.

— Знаю. Давай послушаем.

Турки разговаривали между собой достаточно громко, чтобы слышать их сквозь стену каземата.

— Этюб, — говорил один, — надо было удирать, несмотря на канонаду.

— Дурак, — ответил второй. — Сколько из нас добрались бы до лагеря? У венецианцев кулеврины лучше наших.

— И шпаги тоже.

— С чего ты так говоришь, Хусиф?

— Ты что, не видел, как христианка вышибла из седла племянницу паши?

— Она и вправду так ужасна?

— Скажи лучше — непобедима. Я сам видел в Фамагусте, как она ранила Дамасского Льва, а он считался лучшим клинком султаната.

— Того самого сына паши, который потом стал ее мужем?

— Того самого.

— И убить ее невозможно?

— А ты попробуй.

— Я не возьмусь.