Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Ты не можешь обходиться без душа! Временами ты так слаб, что, я думаю, ты разыгрываешь меня. Но это не шутка. Временами ты совершенно бесконтролен, и силы твоей жизни свободно завладевают тобой.

Я сказал, что это невозможно для человека — контролировать себя все время. Он заявил, что для воина нет ничего вне контроля. Тогда я заспорил о случайностях — то, что случилось со мною у водного каньона, можно было, конечно, классифицировать как случайность, поскольку я не собирался этого делать и не осознавал своего неправильного поведения. Я говорил о различных людях, с которыми происходили несчастья, которые могли быть объяснены как случайности; особенно я напирал на старого Лукаса, очень хорошего индейца племени яки, который серьезно пострадал, когда грузовик, который он вел, перевернулся.

— Мне кажется, невозможно избежать случайностей, — сказал я. — Никто не может контролировать все вокруг себя.

— Верно, — сказал дон Хуан резко. — Но не все является неизбежной случайностью. Лукас не живет как воин, а если б жил так, то знал бы, что он ждет и чего ждет, и не вел бы грузовик пьяным. Он наскочил на скалу у дороги, потому что был пьян, и искалечился ни за что. Вся жизнь для воина — упражнение в стратегии, — продолжал дон Хуан. — Но ты хочешь найти смысл жизни. Воин не заботится о смыслах. Если бы Лукас жил как воин, — а он имел такую возможность, мы все имеем возможность, — он устроил бы свою жизнь стратегически. И если бы он не мог избежать катастрофы, в которой он переломал ребра, то нашел бы способы ослабить это бедствие, или избежать его последствий, или бороться против них. Если бы Лукас был воином, он не сидел бы в своем развалившемся доме, умирая от голода, а бился бы до конца.

Я предложил пример дону Хуану, спросив, что было бы, если б он сам попал в несчастный случай и ему отрезало бы ноги.

— Если бы я не смог уберечься и потерял бы ноги, — сказал он, — я больше не был бы человеком и потому соединился бы с тем, что ждет меня вовне.

Он сделал широкий жест рукой, очерчивая все вокруг.

Я сказал, что он неправильно понял меня. Я имел в виду, что невозможно для любого отдельного человека предвидеть все факторы, включенные в его повседневную жизнь.

— Все, что я могу тебе сказать, — сказал дон Хуан, — что воин никогда не доступен; он никогда не стоит на дороге, ожидая, что его стукнут по голове. Так он сводит к минимуму свои шансы непредвиденного. Того, что ты называешь случайностью, в большинстве случаев очень легко избежать, если не быть идиотом и не жить спустя рукава.

— Невозможно жить стратегически все время, — сказал я. — Представь, что кто-то подкарауливает тебя с дальнобойной винтовкой, снабженной оптическим прицелом; он может сделать в тебе дырку аккурат с пятисот метров. Что ты станешь делать в таком случае?

Дон Хуан недоверчиво взглянул на меня, а затем разразился хохотом.

— Что ты будешь делать? — наседал я на него.

— Если кто-то подкарауливает меня с винтовкой, снабженной оптическим прицелом? — спросил он, явно передразнивая меня.

— Если кто-то подкарауливает тебя, а ты его не видишь. У тебя не будет никакого шанса. Ты не сможешь остановить пулю.

— Да, не смогу. Но я все еще не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, что вся твоя стратегия ничем не сможет помочь тебе в ситуации вроде этой.

— Нет, сможет. Если кто-то подкарауливает меня с дальнобойной винтовкой, снабженной оптическим прицелом, я просто туда не пойду.

13

Моя следующая попытка видеть произошла 3 сентября 1969 года. Дон Хуан заставил меня выкурить две чашки смеси.

Немедленные результаты были аналогичны тем, что я испытал во время предыдущих попыток. Я помню, что, когда тело совсем онемело, дон Хуан помог мне, поддерживая меня под руку, войти в густой пустынный чапараль, который рос на несколько миль вокруг его дома. Я не мог припомнить того, что я или дон Хуан делали, войдя в заросли; не мог вспомнить, как долго мы шли; в какой-то момент я обнаружил, что сижу на вершине небольшого холма. Дон Хуан сидел слева, касаясь меня. Я не чувствовал его, но видел уголком глаза. Было чувство, что он говорил со мною, хотя я не мог вспомнить его слов. Все же я знал точно, о чем он говорил, несмотря на то что не мог вспомнить этого ясно. У меня было ощущение, что его слова были подобны вагонам поезда, который удалялся, и его последнее слово напоминало квадратный служебный вагон. Я знал, что это последнее слово означало, но не мог сказать его или подумать о нем ясно. Это было состояние полубодрствования с прозрачным образом поезда без слов. Затем очень слабо я услышал голос дона Хуана, который говорил:

— Теперь ты должен посмотреть на меня.

Повернув мою голову к своему лицу, он повторил это три или четыре раза. Я посмотрел и сразу обнаружил тот же самый светящийся эффект, который воспринимал дважды прежде, когда смотрел на его лицо: это было гипнотизирующее движение, волнообразное перемещение света в содержащих его областях. Между этими областями не было определенных границ, и, однако, волны света никогда не разливались, а двигались внутри невидимых пределов.