Карлос Кастанеда, книги 1-3

Мои веки отяжелели, будто под действием снотворного. Хотя никогда никакого снотворного я не принимал, именно такое сравнение пришло мне на ум. Я засыпал. Захотелось пойти к машине и забраться в нее, но я не мог двинуться.

Потом, совсем неожиданно, я проснулся или, вернее, ясно почувствовал, что проснулся. Сразу захотелось узнать, сколько теперь времени. Я огляделся. Растения дурмана рядом уже не было — я оказался в ином месте. Сам факт еще одного опыта гадания воспринимался с безразличием. По часам над моей головой было 12.35. Я знал, что это полдень.

Прямо передо мной какой-то парень нес пачку бумаг. Я чуть не касался его. Видел пульсирующую вену у него на шее и слышал частое биение его сердца. Я углубился в то, что видел, и не уделял в это время внимания качеству своих мыслей. Затем я услышал «голос», описывающий всю сцену, говорящий мне прямо в ухо, — и понял, что этот «голос» был чужим в моем уме.

Я так увлекся слушанием, что зримая сцена перестала меня интересовать. «Голос» был у моего правого уха, прямо над плечом. Он-то и создавал сцену, описывая ее. Но он слушался моей воли — в любой момент я мог остановить его и заняться деталями того, о чем говорилось, пока я просто слушал. Я «слышалвидел» всю последовательность действий молодого человека. Голосок продолжал описывать их в мельчайших деталях, но сами они почему-то были неважны. Голос был явлением сверхъестественным. Трижды я пытался повернуться и посмотреть на того, кто там говорит. Пытался повернуть голову направо, неожиданно крутнуться назад, чтобы увидеть, есть ли там кто-нибудь. Но каждый раз зрение мое становилось расплывчатым. Подумалось: «Я оттого не могу повернуться, что эта сцена не из обыденной реальности». И эта мысль была моей собственной.

Вот тогда я сосредоточился на одном только голосе. Он, казалось, исходил из моего плеча. Он был совершенно ясен, хотя и был тоненьким голоском. Однако не голосом ребенка и не фальцетом, а голосом миниатюрного мужчины. И это был не мой голос. Я предполагал, что говорит он по-английски. Как я ни пытался нарочно уловить этот голос, он затихал тут же или становился неясным, а сцена мутнела. Созрело некое сравнение. Голос был похож на картинку, созданную пылинками на ресницах или кровяными сосудами на оболочке глаза, на ту червеобразную форму, которую можно видеть, пока не смотришь на нее прямо. Но в ту секунду, когда попытаешься взглянуть на нее, она ускользает из поля зрения вместе с движением глазного яблока.

Я полностью потерял интерес к действию. По мере того как я слушал, голос все усложнялся. То, что я считал голосом, стало больше походить на что-то, нашептывающее мысли мне на ухо. Но это неточно. Что-то думало за меня. Мысли были вне меня. Я знал, что это так, потому что мог удерживать свои собственные мысли и мысли «другого» в одно и то же время.

Через какое-то время создаваемые голосом сцены с тем парнем уже не имели ничего общего с моим первоначальным вопросом о потерянных вещах. Он делал что-то очень сложное. Действия снова приобрели для меня значение, и я уже не обращал внимание на голос. Я начал терять терпение; я хотел остановиться, подумал: «Как мне закончить это?» Голос над ухом сказал, что для этого надо вернуться в каньон. Я спросил, как это сделать, и голос ответил, что надо думать о своем растении.

Я подумал о своем растении. Обычно я сидел прямо перед ним. И делал это так часто, что визуализировать его не составило никакого труда. Я считал, что то, как я его теперь вижу, — еще одна галлюцинация, но голос сказал, что я «вернулся»! Я напряженно вслушался. Только тишина. Растение дурмана передо мной казалось таким же реальным, как и все, что я только что видел, но его я мог трогать, мог вокруг него двигаться.

Я встал и пошел к машине. Усилие истощило меня. Я сел и закрыл глаза. Поташнивало, голова кружилась. В ушах звенело.

Что-то вдруг соскользнуло мне на грудь. Это была ящерица. Я сразу вспомнил наставления дона Хуана насчет того, чтобы отпустить ее. Вернулся к своему растению и отвязал ящерицу. Не хотелось даже смотреть, была она мертвой или живой. Я разбил глиняный горшок с пастой и ногой набросал на него земли. Потом забрался в машину и уснул.

Четверг, 24 декабря 1964 года

Сегодня я пересказал все свои приключения дону Хуану. Как обычно, он выслушал меня не перебивая. После чего между нами произошел следующий разговор.

— Кое-что ты сделал очень зря.

— Я знаю. Это была очень глупая ошибка. Случайность.

— Нет случайностей, когда имеешь дело с травой дьявола. Я говорил тебе, что она все время будет тебя испытывать. Видно, ты или уж очень силен, или действительно нравишься траве. Центр лба только для великих брухо, которые знают, как обращаться с ее силой.

— Что случится, если человек потрет себе пастой лоб?

— Если этот человек не великий брухо, то он просто никогда не вернется из путешествия.

— Ты сам когда-нибудь мазал пастой лоб, дон Хуан?