Читаем Карпо Соленик: «Решительно комический талант» полностью

Отмечая, что Григорьев не справился с ролью Чацкого, Кульчицкий поясняет: «Чем проще и естественнее, без малейших натяжек играет ее (роль. – Ю.М.), тем она будет лучше, то есть ближе к цели автора». Подобную же мысль высказывает Кульчицкий в связи с исполнением Григорьевым роли Городничего в «Ревизоре».

Вообще, когда дело касается Гоголя, голос Кульчицкого становится решительнее, тверже, его насмешки язвительнее – здесь он горой поднимается на защиту того, что считает оскорбленным…

Столичному гостю автор статьи открыто противопоставляет Соленика – и опять-таки не просто как талантливого, интересного актера, а как представителя принципиально иной манеры игры.

Белинский были рад получить статью Кульчицкого. В течение ряда лет он сам вел упорную борьбу с Григорьевым 1-м как водевилистом и как актером. Совсем недавно, 13 января 1840 года, в «Литературной газете» была помещена статья Белинского, содержащая отрицательный отзыв об игре Григорьева. «Вполне понимаю Ваше благородное негодование на успех Григорьева», – писал Белинский Кульчицкому[168].

Статья Кульчицкого «Харьковский театр (приезд актера Григорьева)» была опубликована в той же «Литературной газете» 3 июля 1840 года.

Эпизод с Григорьевым настолько заинтересовал Белинского, что он не только оказал содействие в публикации статьи, но и попросил сообщить ему, «какой эффект произвела она в Харькове».

Выполнить эту просьбу было нелегко: газета со статьей пришла в Харьков, когда сам Кульчицкий уезжал в Одессу. «Следовательно – главный эффект потерян». Но, возвратившись в Харьков, Кульчицкий еще застал отзвуки того возбуждения, которое вызвала его статья.

На самонадеянного автора, дерзнувшего иметь свое суждение, выступить против столичной знаменитости, посыпались оскорбления и упреки харьковских «превосходительных». Бедный Кульчицкий! Со своим «мечтательным», «кротким» характером он впервые почувствовал, что значит литературная, общественная борьба. «…В первый раз в жизни „нажил себе врагов“, что меня чрезвычайно заняло и утешило», – простодушно сообщал он Белинскому. И надо отдать должное Кульчицкому: нападки и угрозы не поколебали его позиции.

В числе нажитых «врагов» был, конечно, и сам Григорьев 1-й. Оскорбленный гений разослал Млотковскому и «другим лицам» письма, «где он бранит меня на чем свет и угрожает публично выставить меня в водевиле». В «кружке» Кульчицкого отнеслись к этим угрозам с юмором. «При сем случае Кронеберг Андрей завидует мне и просит, нельзя ли как-нибудь прилепить и его, – писал Кульчицкий Белинскому. – Впрочем, я не думал, чтоб Григорьев был так детски раздражителен и мелочен, а то бы я поговорил о нем откровеннее»[169].

Выступления Кульчицкого против Григорьева были одним из эпизодов борьбы за становление «реального» направления, проходившей не только в столицах, но и в провинции. Харьковский критик оказал ощутимую поддержку передовым силам своего театра, прежде всего Соленику, сделав это, как мы теперь можем установить, не без помощи Белинского.

Но на этом, если говорить о подробностях, не закончилась история с Григорьевым. Последний все-таки выполнил свои угрозы и, как умел, отомстил Кульчицкому. В водевиле «Макар Алексеевич Губкин» Григорьев прямо метит в Кульчицкого, которого он называет Вральчицким, и в позицию, занятую «Харьковскими губернскими ведомостями»: «Губернские статьи щелкопера Вральчицкого! – говорит один из персонажей водевиля. – Помилуйте, да какой же порядочный человек поверит этим статьям? Весь Харьков знает, что этот Вральчицкий шарлатан во всех статьях!»[170] И тут же, противореча самому себе, Григорьев оброняет ценное признание, что «там (то есть в Харькове. – Ю.М.) добрые люди… верят» этим статьям…

3

Но вернемся к харьковскому «кружку», к его роли в театральной жизни города.

Авторитетным лицом в Харькове был Андрей Кронеберг, человек большой культуры, с тонким поэтическим вкусом. Для него, как и для Кульчицкого, театр составлял в харьковской жизни чуть ли не единственную отдушину. Правда, по складу своего ума, несколько неподвижного, склонного к сосредоточенным кабинетным занятиям, Кронеберг избегал участия в повседневных заботах театра. В этом отношении он отличался от Кульчицкого, который хотя и был «мечтателем» и «романтиком», но жил целиком в современности, легко откликался на ее треволнения. Однако неподвижность и основательность Андрея Кронеберга, возмещавшая недостаток этих качеств у Кульчицкого, имела для харьковского театра свое положительное значение.

«Главным занятием» Кронеберга, как он сам говорил Белинскому, были переводы из Шекспира. Помимо «Гамлета», который в 1844 году вышел в Харькове отдельным изданием, Кронеберг перевел «Макбета», «Много шуму из ничего», «Двенадцатую ночь, или Что угодно» и, кроме того, написал статью об исполнении роли Макбета знаменитым негритянским актером Айрой Олдриджем.

Кстати, перевод «Макбета» был подготовлен Кронебергом специально «для здешней сцены», о чем он также поспешил сообщить Белинскому.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное