Хамелеонша

Вокруг захохотали.

– Не обращай внимания, – шепнула я Артуру углом рта, возвращая капюшон на место и ускоряя шаг.

– Я к тебе обращаюсь! – На этот раз слова сопроводил пинок, от которого брат пробежал пару шагов и упал на руки.

– Не останавливайся, – велела я, на ходу помогая ему встать и торопясь дальше.

– Ты не только слепой, но ещё и глухой? – Ком грязи влепился в глаз, которым Артур не видит, отчего голова дёрнулась.

– Отстань. Он ничего тебе не сделал, – бросила я тихо через плечо.

Говнюк увязался от самой площади, собирая зевак, как хлебный мякиш – подливу.

– Заткнула хлебало, шалава! Не с тобой толкую, а с Циклопом.

– Он не умеет говорить.

– Слыхали? – восхитился тот, повернувшись к остальным. – Циклоп ещё и немой!

Раздался новый взрыв смеха.

Дура. Ну какая же я дура: решила показать Артуру цирк, пока Людо спит. Показала.

– А такая рожа у тебя, чтоб девкам нравиться? – не унимался тот.

– Да он девки отродясь не нюхал, – залилась толстуха, тряся бусами на необъятной груди. – Ему и макаки за радость!

На счёт «три», – шепчу я.

Артур вжимает голову в плечи – он все понял.

«Раз».

– Не для того ли мы созданы по образу и подобию Праматери, чтоб высказывать своё мнение? Так вот вам моё: уроды должны знать, что они уроды! Пральна я говорю?

«Два», – подхватываю черепок, краем глаза замечая, как нас обступают, сжимая круг. Брата толкают плечом.

– Три! – Бью назад, прямо в лоснящийся холодец щеки.

От визга закладывает уши.

– Порезала! – пучит глаза толстуха, зажимая лицо. Меж пальцев струится кровь. – Эта сучка меня порезала! Всё видали, люди добрые? Всё лицо попортила.

Было бы что портить.

– Мильдаа!

– Бей уродов!!!

– Беги, Артур!

Сразу несколько тел сшибают меня и валят на землю, и ещё столько же бросаются вслед за братом.

– Беги за Людо! – ещё успеваю выкрикнуть я, прежде чем подавиться грязью, когда мне наступают на спину, впечатывая в неё лицом.

* * *

Януш первым влетел в сарай. Замедлил шаг, озираясь по сторонам, и перебросил в другую руку гвоздь в два пальца длиной и один толщиной.

– Циклоооп, выходи! – позвал он.

Когда никто не ответил, двинулся вглубь, наставив его остриём вперёд.

– Выходи, и я, быть может, оставлю тебе глаз…

Под ногами шуршала солома, в воздухе кружили пылинки.

– Тогда пеняй на себя, – отвёл он висевшее на бечеве тряпьё. – Сковырну для ровного счёта.

Раздавшийся рядом шорох заставил его резко повернуться, но то была лишь порскнувшая прочь крыса. Януш поддел носком башмака коробку, откуда та только что выползла, и отшвырнул её с дороги.