В ВУЗе, в перерывах между флиртом с лаборантками и студентками, в мои обязанности входило сопровождение научных лекций слайдами. И вот однажды, увидев на мне музыкального содержания футболку, что было тогда одним из знаковых маячков для многих субкультурщиков, ко мне подошел молодой человек с кудрявой шевелюрой. Этим учащимся оказался совершенно далекий тогда от хеви-металлической темы Саша Хирург, который постоянно звал меня в «Молоко», но оно меня уже не привлекало. Мы встречались, но сказать что сблизились не могу. Мне было интереснее на вырученные и отложенные деньги посещать кафе «Лира» на «Пушке», где можно было встретить более интересных персонажей. Рядом, в переходе, уже накапливалась немногочисленная, но все же тусовка модников. Припанкованных «ньювейверов». А позже подтянулись и «металлисты», которым я отчаянно симпатизировал. Эта среда была наиболее активной. В декабре того же года, на выезде в химкинскую «избу-читальню», где временно размещался подвергшийся гонениям клуб филофонистов, нас подмагнитило с Сережей Окуляром, которого я встретил буквально через две недели после того, как он пришел из армии. Причем я тогда представлял себе московский неформальный мир как одно многоэтажное здание. Я осознавал свою редкую возможность свободно перемещаться между этими этажами и везде старался держаться на равных. Поэтому не было особого внутреннего надлома в том, чтобы общаться со скучноватой снобистской «золотой молодежью» и одновременно баламутить в ЦПКО им. Горького с хулиганами.
Тусовка в парке культуры уже была окрепшей, громкая музыка стала знаменем общности и коммуникационным маркером новой моды для окружающих. Те, кому это не нравилось, отваливали сами, те, кому нравилась подобная музыка, – подмагничивались. Людей становилось все больше, и подобные хаотические сборища превратились в традицию. В 83-м году Сережа Диано рассказал мне о Диме Саббате, и тот вскоре подтянулся на мой день рождения. Стоит отметить, что и дни рождения с той поры стали традицией…
Саббат, будучи еще совсем подростком, удивлял своей цельной жизненной позицией и глобальными познаниями в области музыки. При этом сам он был уважаемым человеком в своей среде, представительным и спокойным. А я был полной ему противоположностью, весь на эмоциях и радикализме. Мы стали встречаться, и я тогда был поражен стеной в его комнате, целиком увешенной голыми девками, которые впоследствии постепенно стали вытесняться фотографиями бородатых мужиков с гитарами… И каждый раз, посещая Диму, мы почти ритуально отслушивали либо Black Sabbath, либо Led Zeppelin. Все это длилось годами на квартирах и в парке Горького.
Там же, в парке, в скором времени появился Сережа Паук, который попадал в мое поле зрение еще в 81-м, в местах филофонической ротации в ГУМе и в магазине «Мелодия» на Октябрьской. Тусовка с «пластами» начиналась с одиннадцати дня и заканчивалась часам к трем, после чего участники ехали на «добив» и «ченджи» рекордами. И все эти тусовки обязательно заканчивались рассказами всяческих небылиц про музыкальных кумиров. О том, как, например, Джимми Хендрикс завоевал Америку за три часа после своего первого выступления и тому подобное…
Паук мне не понравился своей хипповской привычкой прятать хаер под курточку и робко нарисованными химическим карандашом циферками 666 на модной для того периода пацифисткой сумке из-под противогаза… Но при этом он уже тогда ходил в дерматиновых штанах, что было по тем временам круто, и стоили они запредельных денег. Все это напоминало тему «Пипл, стремно, скипаем в парадники!», – а тема эта была в радикальной среде неуважаема. У нас все было наоборот. При малейшей опасности все строились – и ни шагу назад. Сказывалась старая фанатская подготовка потасовок футбольного периода. Причем из таких экс-фанатских кадров получались самые отчаянные «металлюги», и позднее сектор «В» на БСА «Лужники» был наполнен неформалами различных мастей, выглядевших эффектно на советском фоне, да и сами фанаты были продвинутыми в различных направлениях.