Химеры

Прошу прощения за испорченную цитату: такого качества был микрофильм. (А газету мне в НРБ, сами понимаете, не выдали.) Но месседж, как говорится, прозрачен. И ни Надсона, ни Марию Валентиновну не потряс. (Она его, кстати, предупреждала: Сеня, не связывайтесь.) Чего другого было ожидать. Буренин – это Буренин, а «Новое время» – «Новое время». Стадо жадных псов. Главный идеолог – писатель Житель, сочинитель промежуточного решения: не давать никаких прав, но всячески поощрять эмиграцию – сообразительных выдавить, зазевавшихся на березки – выдворить; всех до одного.

Ну а правила приличий переменились. Чего было прежде нельзя, теперь стало можно, и наоборот. В январе Владимир Соловьев осмелился прочитать (в Санкт-Петербургском университете, не на рынке на Ситном) лекцию про то, что христианство и юдоедство – две вещи, дескать, несовместные. Не дочитал: ошикали его студенты (по-нашему сказать – освистали).

11

Разумеется, все было рассказано еще в Сиверской: «Знаете ли вы страшную тайну моей жизни? Я – еврей!» Разумеется, она спросила: «Ну и что?»

Которые, недоумевая искренне, говорят (в глаза и даже когда вас нет): ну и что? – с теми легко. А жизнь без них была бы, наверное, невозможна. Но и с теми, которые отвечают: – Ах, вот оно что! – тоже легко, по-своему. Человеку все понятно про вас, вам – про него, ну и ладушки.

А утомительно-неловко, когда вас принимаются утешать и защищать.

«Вы похожи на еврея так, как я на англичанина», – смеясь, говорил подпоручику Надсону капитан Щеглов, он же – литератор Леонтьев, впоследствии приятель Чехова. (Дело было в 1882 году, на даче в Павловске, летней ночью: выпили, пустились в задушевности, Щеглов обронил – к слову как-то пришлось, – не терплю всяких, знаете, жидовских комедий; тут Надсон, побледнев, как мертвец, и выпалил эту фразу – про страшную тайну своей жизни.) – «Да если б это было и так, то разве это умаляет талант? Мать ваша русская, воспитывались вы и выросли чисто русским человеком», и проч.

То же самое, слово в слово, втолковывала (1927 или 1928 год) М. И. Цветаева Д. П. Святополк-Мирскому и П. П. Сувчинскому – редакторам парижского журнальчика «Версты», двоим из троих (а третьим редактором числился С. Я. Эфрон, ее муж).

Журнальчик был так себе, эфемерный альманах, однако не без идеи, а идея называлась – евразийство. Идеологи любили при случае порадоваться за советскую Россию: у диктатуры пролетариата проклюнулась тяга к национальному делу, Сталин, топча оппозицию, очищает ВКП(б) от сами понимаете кого; это залог славного будущего.

В. Ф. Ходасевич в другом журнале – в «Современных записках» – возразил – вернее, предположил (глядя как в воду): а не надо ли понимать дело так, что просто-напросто мировая социалистическая революция плавно переходит в следующую фазу – в «славный еврейский погром»? И что мыслителям «Верст» эта перспектива не представляется такой уж неприемлемой.

Естественно, мыслители «Верст» оскорбились – и сочинили было Ходасевичу отповедь. Про «ничем не обоснованное желание ‹…› усмотреть ‹…› погромный антисемитизм». Дескать – какой вздор. Какой антисемитизм, когда среди ближайших сотрудников в редакции «Верст» есть евреи. (Что интересно: у мыслителей этого склада такое сообщение сходит за аргумент.)

Но тут (вероятно, прочитав проект отповеди) оскорбилась и пришла даже в ярость супруга одного из ближайших сотрудников. И написала контротповедь.

«“Среди ближайших сотрудников в редакции «Верст» есть евреи…” Тут кончается ваше письмо и начинается мое.

Когда редактора – счетом три и имена их: Сувчинский, Святополк-Мирский и Эфрон, ссылка на редакторов-евреев, естественно, относится к последнему. Итак:

Сергей Яковлевич Эфрон – довожу до вашего сведения – Сергей Яковлевич Эфрон родился в Москве, в собственном доме Дурново. Гагаринский пер<еулок> (приход Власия). Отец – Яков Константинович Эфрон, православный, в молодости народоволец. Мать – Елисавета Петровна Дурново. Дед – Петр Аполлонович Дурново, в молодости гвардейский офицер, изображенный с Государем Николаем I, Наследником Цесаревичем и еще двумя офицерами (один из них – Ланской) на именной гравюре, целой и поныне. В старости – церковный староста церкви Власия. Мой муж – его единственный внук. Детство: русская няня, дворянский дом, обрядность. Отрочество: московская гимназия, русская среда. Юность: женитьба на мне, университет, военная служба, Октябрь, Добровольчество. Ныне – евразийство. Если сына русской матери и православных родителей, рожденного в православии, звать евреем – 1) то чего же стоят и русская мать и православие? – 2) то как же мы назовем сына еврейских родителей, рожденного в еврействе, – тоже евреем?

‹…› Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы 1) вычеркиваете мать

2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) всего человека».