Хлеб печали

- Разумеется, - она даже удивилась этому вопросу. – Неужели вы единственный человек, который не подозревает о своей славе? Или этот ваш доктор решил оградить вас от пагубного влияния слухов? На вас в городе готовы молиться, и крестьяне говорят, что вы спасли их деревню от злобного чудовища.

- Чудовища?

- От их хозяина. От старого барона.

Руди промолчал. Кем бы на самом деле барон ни был, так уж точно не чудовищем.

- Полагаю, что доктор запретил рассказывать вам и о потрясающей новости, которая тоже касается вас, - переменила она тему, заметив его недовольство.

- О какой же?

- Вы назначены одним из судей над ведьмой, - просто ответила графиня. – Это большая честь, и я смею вас поздравить с этим.

- Что? – он подавился собственным удивлением, но в этот момент вошла вереница слуг со стульями, столом, кушаньями, канделябром и большим опахалом. – Я просил принести всего лишь закуски, - прорычал он, глядя на то, как слуги суетятся в его комнате.

- Ах, бросьте, - Анна дотронулась до его руки. – Или вы хотите, чтобы я ушла и не тревожила ваш покой?

- Разумеется, нет, ваше сиятельство, - но она погрозила ему пальцем и сложила губы так, что Руди прочел на них ее имя: Анна.

- Тогда давайте выпьем по бокалу вина, - сказала она. – Ведь вам не повредит вино, правда?

Слуги быстро расставляли на столе кушанья, но у Руди пропал аппетит, как только он представил себе насмешливое и презрительное лицо Магды. Он сжал челюсти, чтобы прогнать его, но образ ушел куда-то глубже, внутрь его души. «Все люди одинаковые», - наверняка скажет она.

- Оставьте нас с ее сиятельством наедине, - проговорил он вслух, и слуги, кланяясь и пятясь, вышли из комнаты. Последний неловко поставил опахало в угол, и оно неожиданно упало на пол, стоило только Руди разлить вино по бокалам. И графиня, и сам Руди одновременно вздрогнули, и это будто протянуло между ними тонкую нить таинственной связи.

Она была очень красива, особенно в сумерках, и вино перекочевало вместе с ними в постель. Она пила и ела с таким удовольствием и так доверительно говорила с ним, что часть ее сил передались и ему; Руди не мог объяснить, как они оказались рядом, и как ее рука оказалась в его ладони, а потом ее поцелуи оказались горячи, как расплавленный воск, попавший на кожу, и они больше не обращали внимания на стол, переместившись в постель, не сняв толком одежды. Анна была нежной и страстной, и он не чувствовал боли от ран, которая преследовали его все эти дни, глядя ей в лицо. В ее объятьях он позабыл обо всем: о Магде, и о ее муже, и о том, что это грех, и в иных местах, Анну бы закидали камнями за то, что она так легко предает супружеские узы, и что сам он когда-то осуждал жен, которые так легкомысленно относились к брачной постели; не было ничего, что имело бы значение – слишком уж долго у него не было женщин и слишком уж она была хороша.

- Великолепная женщина, - с осуждением сказал ему доктор на следующее утро, пока пересчитывал пилюли, присланные аптекарем, и вздохнул; откуда-то все уже знали, что произошло вечером, и как они не могли расстаться до позднего часа. – Вам очень повезло. Ее муж обладает кое-каким влиянием, да и сама она отнюдь не из последних лиц при императорском дворе. Если вы вдруг попадете в столицу, - он с неописуемым страданием взглянул на Руди, и его пухлое лицо сморщилось, - замолвите за меня словечко.

- Это всего лишь временное помутнение, - заверил его Руди, хотя ему хотелось увидеть ее еще раз. – Вряд ли у меня будет еще одна возможность быть с графиней.

- Если вы не дурак, то изыщете ее!

- Правда ли, что меня избрали в судьи? – переменил он скорее тему; он не мог говорить об Анне без того, чтобы не вспоминать вчерашний вечер. Таких смешанных чувств он не испытывал давно, и в них была и неловкость, и стыд, и жгучее желание, но ему было хорошо, будто он утолил жажду после долгих дней в пустыне.

- Вы уже и это знаете? Пресвятая Дева, в этом городе невозможно ничего скрыть дольше двух часов! – в сердцах воскликнул доктор. Он выглядел совсем расстроенным, и Руди даже проникся к нему благодарностью: не всякий лекарь так переживает за своих больных. – Я просил их подождать, суд навредит вашему самочувствию, но они уперлись, будто бараны, увидевшие соперника. Я настоятельно рекомендую вам отказаться от этой чести. Очень, очень настоятельно!

- Я не могу, - ответил Руди, и это было правдой. Он знал, каково это могло быть в чужом городе: вот ты говоришь, что думаешь, поступаешь так, как считаешь нужным, и все знатные господа, которые только-только расплывались в улыбке, вдруг меняются в лице, появляются подозрительные взгляды, и вот ты уже стоишь на суде рядом с колдуном или ведьмой, поскольку даже промолчав, в глазах других ты становишься пособником Зла… Право же, чтоб говорить правду, то нужно быть бродячим комедиантом или сумасшедшим!