Хлеб печали

- Удивительно, что вам, милостивый государь, так быстро удалось отойти от ваших ранений, - говорил доктор всякий раз, после того, как пускал Руди кровь и пичкал его пилюлями то из толченых червей, то из измельченного камня из кабаньего желудка. – Вам очень повезло, что вы попали в мои руки, - добавлял он и выписывал очередное дикое лечение, вроде намазывания горчицей пораженных мест, которая якобы должна была впитываться в кровь и разжижать ее. От его методов Руди то рвало, то знобило, то бросало в жар, и ему казалось, что даже смерть от раны предпочтительней долгих пыток веселого доктора. Слуга, которого ему любезно дали хозяева, ворчал после этих визитов, что с помощью доктора куда как легче отправиться на тот свет, пока выносил таз с кровью и рвотой.

Но боль тела казалась ничем, по сравнению с той, которая мучила его душу. Барон никогда не был ему другом, и, казалось бы, они ничем не связаны, кроме общих воспоминаний и общего дела. Тем не менее, по ночам, когда дневные заботы уходили, и Руди становилось легче, он то и дело вспоминал ту ночь и то утро, когда видел его в последний раз. Ему удалось узнать от священника, что дом барона сгорел дотла, и никто больше не видел и не слышал имени Рейнеке фон Рингена. Тела его тоже не нашли, зато солдаты обнаружили несколько убитых чуть выше в горах, судя по виду – чьих-то наемников, которым хорошо платили. У одного из них была сломана шея, остальные умерли от ранений, а их капитан был повешен над расщелиной. Жители покинули свою деревню, посчитав ее проклятой, и священник с грустью говорил, что теперь ему некому больше проповедовать и некого больше хоронить. Он на полном серьезе попытался дать Руди взятку, чтобы тот написал епископу о том, что деревню нельзя отлучать из лона католической церкви – значит, дела шли серьезней некуда.

Руди хотел повидать Магду, которая до сих пор ждала в тюрьме, пока соберется заседание суда; однако доктор не позволял ему выходить за пределы дома, ссылаясь на то, что в его состоянии это может быть опасным. На счастье Магды, один из уважаемых судей так перепугался произошедших событий, что уехал за добрую сотню лиг и слал оттуда гневные письма, в которых описывал свое недомогание и возмущение. Увы, горожане не переставали волноваться, требуя наказать ведьму и остановить наплыв бродяг в город, потому-то магистрат ежедневно заседал в ратуше, пытаясь собрать трибунал не в полном составе. Как ни странно, но протестовал против суда лишь настоятель местного монастыря, пытаясь доказать, что ведьма – совсем не ведьма, но его никто не слушал.

К Руди часто приходили гости, принимая его за важную шишку. Почему-то ходили слухи, что его прислало сюда некое могущественное лицо, чуть ли не сам император или Папа, и каждый из гостей приносил ему подарки и пытался заверить его в своей верности католической вере и императору лично. Деньги, провизия, цветочные клубни, серебряные безделушки – про себя он шутил, что зря не родился лавочником: впору было бы открывать лавку и начинать торговать, иначе вещи грозили бы заполнить кладовую. Спасался он лишь тем, что пересылал их священнику и настоятелю, чтобы тратили вырученные за них деньги на свое усмотрение.

Когда он сочинял очередное письмо для священника, слуга, деликатно кашлянув, объявил о приходе очередной посетительницы: на этот раз это была графиня с непроизносимой южной фамилией, Анна Дитценроде фон Хайлигенфельд, и он встал, чтобы встретить ее достойно.

Руди ждал появления очередной матроны, которая первым делом либо снисходительно, либо раболепно осведомится о его здоровье, но в комнату вплыла молодая женщина, моложе его лет на десять. Она была одета богато и со вкусом, словно явилась с визитом к королевскому двору, а не к больничному одру человека в заштатном маленьком городке.

- У вас мухи, - сказала она первым делом, словно они были старыми знакомыми, и развернула веер. – Дайте подзатыльник вашему слуге, чтобы проветрил комнату.

- Доктор запретил проветривание, ваше сиятельство, - ответил Руди от неожиданности.

- Подумаешь, доктор, - легко сказала она. – Если бы мой муж слушался докторов, я бы давным-давно стала вдовой. Вдохните свежего воздуха из сада, и вам станет легче, поверьте. И я разрешаю вам обращаться ко мне без титулов. Вы можете называть меня просто Анной. Разрешите присесть?

- Разумеется… Попроси в доме лучшего кресла для ее сиятельства, - приказал он слуге, - и принеси чего-нибудь закусить, да поживей. Я не заслуживаю такой чести, чтобы фамильярничать с вами.

- Ах, Господи, - сказала графиня весело, - я прихожу навестить человека, который видел оборотня лицом к лицу, выказал настоящую храбрость, а он считает себя ничтожным и мелким, чтобы обращаться ко мне по имени. Наоборот, это мне должно быть лестно, что вы соизволите говорить со мной, как с равной.

- Оборотня? - переспросил он.