Хлеб печали

- Но зачем я ему? – ее рот сложился в горькой складке. - Мне лучше уйти от вас, - пробормотала она, одновременно и желая оказаться в одиночестве, и страшась, что графиня согласится с ней. – Если меня найдут, то вы окажетесь в опасности. Вдруг и вас объявят ведьмой?

- Не говори глупостей. Конечно, ты никуда не уйдешь. Сейчас принесут бульон, и я уложу тебя спать, а утром мы поговорим о том, что делать дальше. Ты ведь доверяешь мне, дитя?

- Я вас очень люблю, - неохотно призналась Матильда вместо ответа, краснея от стыда за свою несдержанность.

- Вот и славно, - графиня опять поцеловала ее в лоб и усадила назад на матрас. – Верь мне и не волнуйся ни о чем, хорошо?

Она строго взглянула на Матильду, и Матильда неожиданно успокоилась. Она страстно захотела, чтобы графиня действительно оказалась ее матерью, но так или иначе Матильда твердо знала: этой ночью ничего плохого больше не произойдет. И никогда, пока рядом с ней ее госпожа.

Глава двадцать вторая. Руди. Заботы

Суд над старухой прошел так, как Руди и ожидал. Она едва не скончалась под пытками, не сознавшись ни в чем, но это лишь укрепило веру судей в то, что старухе помогает не иначе как сам дьявол. По старому обычаю - после пыток огнем (к ее рукам три раза приложили раскаленный железный прут, и палач нарочно медлил, будто ему было неясно, появится или нет на коже ожог) и землей (на грудь старухе положили доску, на которую навалили камней; старческие кости хрупки, и Руди распорядился, чтобы вес груза не превышал вес ребенка семи лет, чтобы не раздавить Магде грудную клетку), старуху следовало испытать водой, однако после того, как целых две недели лил сильный дождь, река вышла из берегов, и к ней было невозможно подойти, чтобы совершить правосудие. Дождь залил подвалы тюремной башни, и обнаглевшие крысы перебрались в городской амбар, спасаясь от стихии. Двадцать восемь кошек-крысоловок оказались бессильны перед мириадами зубастых тварей, и большая часть зерна пропала.

Пока горожане волновались, составляя петицию императору об уменьшении пошлин для купцов в их княжестве и требуя смерти ведьме, которая наслала на их земли тридцать три несчастья; пока императорские вербовщики заманивали крестьян в армию, обещая золотые горы (однако стоило угостить любого из них кружечкой пива, как они начинали поносить армию на все лады, жалуясь на скупость владельцев полков, вшей, ломоту в костях и на постоянные поражения, которые терпели императорские фельдмаршалы от турок); пока те, кто лишился крова из-за свирепой стихии, тянулись в город за пищей и сочувствием (некоторым пришлось так туго, что не все смогли добраться до города, и приходилось посылать телегу, чтобы забрать трупы тех, кто умер по дороге от голода и болезней) – все это время Руди ломал себе голову, как закончить позорную историю с ведьмой, в которую он влез из-за своего стремления доказать, что любой суд можно совершить быстро, и крестьянские волнения чаще всего вызваны не ведьмами, а цепью печальных и страшных случайностей. «Я уже слишком стар, - говорил он себе, пытаясь оправдать свои неудачи и свою жалость к строптивой старухе. – Нельзя все решать огнем и пытками. Скорее бы закончить это дело и назад! В Вену, Рим, Париж – все равно куда, лишь бы подальше отсюда!». Противореча своему желанию не усугублять сделанное, он послал Магде доктора, чтобы облегчить ее страдания после пыток и нанял десять соглядатаев, чтобы докладывали ему о всем, что творится в округе, а, между делом, искали бы маленькую беленькую девочку – которая одновременно была и ведьмой (бывший тюремщик сознался в этом: он говорил, что она умела исцелять дьявольской силой от многих хворей), и внучкой Магды.

Анна, точно в пику ему, отдалилась от него, посвящая все время племяннице, которая почему-то изрядно притихла в своей неприязни. Ходили неясные слухи, что ее чуть было не похитил волк, но все слуги в ее доме уклончиво отвечали, что ничего такого не видели, не знают и в тот день занимались своими делами. Руди видел, что в доме, за который в месяц она отдавала такую же сумму, какую платил его отец за полгода скромной жизни, меняли рамы в окнах, но Анна объяснила ему, что старые рамы рассохлись, в них задувал ветер, и в холодные ночи тепло уходило из дома. Ему хотелось ей верить, но, несмотря на то, что он был ей очарован, Руди знал, что Анна фон Дитценроде себе на уме и преследует некие собственные цели, о которых она не рассказывала никому. По старой привычке он знал и то, что человека, который не говорит всей правды, должно держать на примете и не доверять ему лишний раз, но как все же трудно, когда ум и сердце не желают прийти к согласию.