Хлеб печали

- Плохо, - так же отстраненно обронила она. Графиня приподнялась на стременах, зорко оглядывая траву. Она не могла не видеть девочек и все же не видела их, потому что искала что-то иное.

- Труп там, - резанула Магда с неприкрытой неприязнью, и Анна уставилась на нее. – Приятно ли пожинать то, что ты посеяла, а?

- Барона? Или?... – она не договорила, и Руди внезапно понял, что она любила того, второго мертвеца, гораздо больше и глубже, чем его. Вряд ли она так обеспокоилась его смертью. От этой правды ему стало тошно.

- Или, - неохотно подтвердила Магда.

- Я не хотела, - сказала им обоим Анна. – Честное слово. Я пыталась его остановить, - из графини она вдруг превратилась в обычную девчонку, когда все ее лицо сморщилось, задрожало при попытке сдержать слезы.

Руди взял поводья ее лошади и помог Анне спешиться. Она наконец-то посмотрела ему в лицо, но это был взгляд совсем чужой женщины.

- Я не хотела, - повторила она и, сняв шляпу, пошла туда, где лежал труп. Матильда, завидев ее, поднялась на ноги, неловко сделала книксен, а затем настороженно подошла к графине. Анна обняла ее за плечи и потрепала по голове, прежде чем отпустить и опуститься на колени перед мертвецом. Руди потер переносицу: и что теперь делать с этими трупами и этими женщинами?

- Дайте же мне чем-то прикрыть срам, - пробасил знакомый голос барона фон Рингена, и Руди, уже мысленно похоронивший его, чуть не подпрыгнул. Матильда остолбенела, и только Анна и Лене не обратили на него особого внимания. – Дети, отвернитесь.

- Могу дать подол своей рубахи, - предложила Магда. – Ты, конечно, по обыкновению, запачкаешь ее кровью, но лучшего ничего нет.

- На первое время сойдет, - проворчал барон. Он был совершенно жив и здоров, но очень бледен и тер безобразный шрам. – Если бы она была в клетку, то я мог бы притвориться шотландским наемником.

- Ну, знаешь ли! Будешь воротить нос и одеваться хоть в полоску, хоть в клетку, хоть в вышитые подсолнухи, когда вернешься на пепелище своей усадьбы, - Магда с треском оторвала грязный подол и протянула тряпицу фон Рингену. Барон надел ее на манер набедренной повязки, как носили рабы в Османской Порте, и убил комара, севшего ему на плечо.

- Что ж, - сказал он, и добродушие совсем исчезло из его голоса. – Матильда- Шарлотта-Анна-София фон Нидерхоф, подойди ко мне.

Он грозно смотрел на свою внучку, и Матильда совсем поникла, но послушалась его. С каждым шагом она ежилась все больше, избегая глядеть ему в глаза.

- Принеси мне одежду, - велел он, когда молчание слишком затянулась. – Магдалена проводит тебя. А потом мы поговорим. Но на этот раз не вздумай убегать без моего ведома.

- Никогда больше, - согласилась Матильда, осмелившись наконец поднять лицо. Она обернулась к Лене и поманила ее за собой.

На всякий случай Руди ущипнул себя, чтобы убедиться, что не спит. Воскрешение барона, у которого было разорвано горло; бодрая Магда, которая еще два дня назад не могла даже говорить, потому что из-за пыток у нее распух язык, и не могла поднять рук – из-за боли от побоев; Анна, которая каким-то чудом оказалась здесь, хотя она никак не могла знать, что они здесь, - все это было слишком похоже на горячечный бред. Может быть, он сошел с ума, и все эти оборотни и битвы ему снятся.

- Даже не надейся, - вполголоса сказала Магда, заметившая его жест. – Я бы тоже хотела, чтобы в моей жизни многое оказалось сном. Скажем, чтоб я проснулась моложе на тридцать лет в своем собственном доме, - она прикусила губу, - И служанка открыла бы ставни и попросила разрешения вынести ночную вазу… И Ганс вернулся бы с охоты, живой и довольный.

Как только девочки удалились в лес, барон фон Ринген обернулся к Анне. Сейчас, без парика, в шрамах, худой и жилистый он напоминал древнего римлянина, и когда он заговорил, то тон его был ему под стать: беспощадным и резким.

- Пора покончить с этим, - почти прорычал он. – но вначале я хочу знать правду. Почему ты не могла прийти в мой дом и разрешить эту вражду миром? Ты разрушила мой дом. Заставила мою единственную внучку позабыть меня и почти возненавидеть. Чего ты хотела?

Анна поднялась с земли, не глядя по сторонам.

- Не мы начали эту историю, - сказала она, в упор глядя на барона. – Разве не ваш отец отказался признать вашего брата, который приходился мне отцом? Все детство я слушала о сокровищах, которые должны были достаться ему… О титулах и о земле. О старых обидах. Разве вы не помните, дядя, - с ядом заметила она, - что вы сказали моему брату, когда после смерти отца он попробовал попросить у вас помощи, рекомендации перед императором? Я помню до сих пор: «я пробивался собственным мечом и не собираюсь ходатайствовать за самозваных родственников».

- Молчать! – барон фон Ринген побагровел. – Я не должен был верить каждому встречному-поперечному! В те годы многие пытались выманить у нас денег. И о каких таких сокровищах мог рассказывать твой отец? Все, что у нас было, когда я был мал и неразумен – лишь старый дом и пара лошадей.