Хождение за три моря

В тот же день Хоробрита вызвали к Малику Хасану. Совиноглазый визирь похудел от переживаний, но его тщательно закрученные усы по-прежнему лихо торчали вверх. Он предупредил Хоробрита, что в ближайшее время русич приступит к обучению молодых воинов.

— И поторопись! Время не ждёт. Сократи срок обучения вдвое, но воины должны уметь всё, что можешь ты сам!

— Это невозможно, визирь!

— Невозможно! — зловеще усмехнулся Малик Хасан. — Я тоже считал, что мою сокровищницу немыслимо ограбить, но нашёлся хитрец из хитрецов, некий багдадский вор, подкупил смотрителя фонтанов — и смог! Сможешь и ты. А я проверю. Завтра отправишься со мной на пир во дворец этого ублюдка Мухаммеда.

— Но я не вхожу в число знатных Бидара.

— Скоро будешь входить. Если постараешься. Я даже не настаиваю, чтобы ты принял ислам, ибо скоро всё изменится. Мы изгоним хоросанцев-завоевателей. Или превратим в рабов! У индусов своя вера, завещанная отцами. Ты думаешь, я принял ислам из-за любви к аллаху? Ха, как бы не так! Мне нужно было проникнуть в стан врагов! Наш бог Вишну тоже семь раз перевоплощался, и мы ставим это в величайшую заслугу! Разумеется, моё перевоплощение гораздо скромнее, и тем не менее его тоже следует считать заслугой, ибо благодаря ему я разрушу Бахманидский султанат изнутри! — Малик Хасан говорил, посматривая на Хоробрита искоса, возможно решив опробовать на чужеземце свои новые доводы.

Изворотливость маленького визиря была поразительной. Видимо, он получил сведения о готовящемся восстании индусов и решил этим воспользоваться. А если бы он знал, на что будут потрачены драгоценности, изъятые из его сокровищницы?

Малик Хасан щёлкнул пальцами, секретарь-индус, стоявший у него за креслом, подал ему запечатанный пакет. Малик Хасан сказал Хоробриту:

— Вот это письмо завтра на пиру ты отдашь Мухаммед-шаху.

— Что в нём?

— Это письмо Махмуда Гавана махарадже Ориссы, в котором он призывает махараджу вторгнуться в Бахманидский султанат.

— Кто его писал, визирь?

— Тебе это не нужно знать. — Голос Малика Хасана прозвучал грозно.

— Если это подложное письмо, я отказываюсь.

— Почему? — Рука визира потянулась к колокольчику.

— Моя вера не позволяет губить человека наветом. Это очень большой грех, и я боюсь его совершить.

— Вот как? Значит ли это, что ты никогда не грешил?

— Грешил, визирь! Как говорил древний философ, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но я никогда не совершал предательства. А навет равен предательству.

Иногда простая решимость производит обескураживающее впечатление. Рука Малика Хасана замерла на полпути к колокольчику. Какое-то соображение мелькнуло в его желтоватых совиных глазах. Позволить гневу решить судьбу человека, который может оказать ему неоценимую услугу? Письмо валено, но его передаст любой.

— Хорошо, — сказал визирь. — Иди. Завтра будь на пиру. Если о том, что здесь было, узнает кто-либо... — Малик Хасан замолчал, и его молчание было выразительнее слов.

Хоробрит только хмыкнул. Его пугали уже столько раз, что у слабого давно бы лопнуло сердце.

Утром он стоял у распахнутых ворот дворца султана, куда толпами вливались разряженные знатные Бидара. Все были пешими. Когда показался Малик Хасан со своими приближёнными, Хоробрит присоединился к нему. Писцы только перьями скрипели, записывая всё новых и новых гостей. Оказывается, пир султан устраивал во дворе. Всё обширное пространство между фонтанами от ворот и до колонн портика было устлано коврами и циновками. Пришедшие усаживались на ковры длинными рядами, лицом друг к другу. За их спинами застыли мрачные рослые воины, опирающиеся на копья. Из широкой двери стали выходить слуги, неся над головами огромные серебряные блюда с дымящимся мясом, белыми горами душистого плова, с кхичри и рисовыми лепёшками. Другие катили бочонки с пальмовым вином, несли амфоры, запечатанные ещё в те далёкие годы, когда не было наложено запрета на употребление вина. Но поскольку есть страждущие, то всегда найдётся путь в обход запрета. На возвышенность портика вышли глашатаи, протрубили в медноголосые трубы, объявили:

— Пир начинается! Светоч ислама, царь справедливости, великий полководец, сокрушитель империй Мухаммед-шах повелевает веселиться! Пейте во здравие первейшего среди царей!

Чем ничтожней повелитель, тем пышнее славословия. Двор наполнился разноголосым говором, звоном кубков, приветственными криками. Придворный поэт читал стихи в честь победы:

Не говорите: это страна.Виджаянагар — обиталище неверных.Он появился, когда исчез рай.Кто начнёт изучать, как поразил егоНаш Султан Великолепный,Пусть вспомнит Белгаон!