При всём несколько скептическом отношении жителей Дедвуда к общепринятым представлениям о правопорядке, чувство справедливости и уважения к правосудию было им не совсем чуждо, а доступные развлечения – несколько однообразны. В силу этого общественное мнение однозначно склонялось к тому, что изловленный после убийства Джек Маккол должен быть подвергнут немедленному линчеванию, и энтузиасты даже приступили было к приготовительным мероприятиям, состоявшим в подыскании подходящего дерева. Однако относительный покой дедвудского вечера в полном соответствии с народной поговоркой «Не было гроша, да вдруг алтын» нарушило ещё одно происшествие, несколько выдающееся из рутинного ряда: по главной улице промчался некий мексиканец, к седлу которого была приторочена голова индейца. Это не могло не отвлечь собравшихся.
Дело в том, что за несколько дней до описываемых событий в ходе боестолкновения, ставшего известным как «бой при Литтл-Бигхорне» (планировалась заурядная индейская резня, но кое-что пошло не так), погиб отряд полковника Кастера. Не то чтобы Кастер не нарывался на это несколько лет кряду, но он был свой, и из уважения к памяти первооткрывателя тутошнего золота жители окрестных посёлков решили не просто убивать индейцев, но в отместку отрезать им головы, ибо по индейским поверьям не вполне комплектное захоронение отрицательно сказывалось на посмертном бытовании убиенного. За каждую индейскую голову была назначена награда в 50 долларов, Дедвуд переполняли люди, готовые мать родную продать за меньшую сумму, и почин заслуживал того, чтобы быть отмеченным. Большинством голосов (возражала только подруга Дикого Билла, легендарная Бедовая Джейн, но и она в конце концов сдалась) решено было начать праздновать немедленно, а Маккола судить на следующий день судом присяжных.
Мероприятие было обставлено со всем старательским шиком и уважением к закону, идентичным натуральному. Судьёй назначили настоящего судью из Иллинойса по фамилии Кайкенделл, накануне приехавшего в Дедвуд по своим (интересно, каким, правда?) делам. Сопровождавший его коллега был определён в адвокаты, и этим резервы имеющихся в поселке юристов были исчерпаны, поэтому обвинителем пришлось стать старшему воинскому начальнику полковнику Мэю. От каждого из трёх окрестных старательских лагерей выделили по 33 мужчины, которых со всеми оговорками и натяжками можно было, зажмурившись, считать добропорядочными гражданами; из них жребием выбрали 14 присяжных – 12 основных и 2 запасных, всё как у больших. В местный театр (хорошо-хорошо, не будем придираться: они называли
Дело было ясное, а потребность выпить – неодолимая, поэтому уложились в два часа. Обвинение патетически заявило, что людей нельзя убивать просто так, из личной неприязни. Защита перешла в контрнаступление и сообщила, что Дикий Билл некогда, выполняя где-то обязанности шерифа, почти безосновательно застрелил брата Маккола, и теперь тот отомстил. Несмотря на громко высказывавшиеся публикой сомнения в принципиальной возможности существования у такого человека, как Маккол, не только брата, но даже и отца с матерью, это утверждение было принято как гипотеза. Последнее слово обвиняемого вошло в золотой фонд местного красноречия: «Ну что, ребята, я буду краток. Дикий Билл убил моего брата, а я убил его. Дикий Билл угрожал убить меня, если я встану у него на пути. Я не жалею, что я сделал это. Я бы сделал это ещё раз». Присяжным не потребовалось много времени, чтобы вынести вердикт «невиновен».