Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого

Мы на «развилке»: либо Т‑ский не поделился с соседом истинной причиной своего решения (что вполне вероятно, учитывая его несколько замкнутую натуру; он и Кони не открылся), либо история, рассказанная Розалией надзирательнице, относится к числу довольно типичных для девушек соответствующего ремесла выдумок о первой любви и соблазнителе «из благородных» (вспомним Настю из горьковской пьесы «На дне»). Вряд ли мы когда-либо точно узна́ем, как было на самом деле. В любом случае, среди дам соответствующего поведения в столице было много эстонок (это вообще было время «землячеств; так, в Москве и Петербурге практически все половые в дорогих трактирах были уроженцами Ярославской губернии, в Петербурге строили бригады костромичей, в Москве татары собирали утиль и т. д.); настолько, что существовал целый приют при Яановской лютеранской церкви, недалеко от острова Новая Голландия.

Карабчевский даёт нам в руки ключ к разгадке тайны имени прототипа Дмитрия Нехлюдова: он называет часть фамилии (в его сборнике он указывает настоящие, а не выдуманные начало и окончание), упоминает о том, что сосед окончил «года два назад курс в Александровском лицее». Год поступления Карабчевского в адвокатуру нам известен – 1874-й. Мы находим имя прототипа Нехлюдова в юбилейном, 30‑м выпуске Лицея 1869 г. Это Иван Фёдорович Трушинский.

Не так давно работники музея Царскосельского лицея обнаружили дневник Ивана Сергеевича Денисьева, выпускника 1866 г., где, между прочим, говорится о Трушинском: «…высокого роста, несколько комичный с внешней стороны и по манерам… <он> впоследствии отстал от нашего курса, покидал Лицей, потом снова был принят туда и кончил курс в 1869 г. в составе ХХХ курса. Это тот самый Трушинский, ныне покойный, который хотел жениться на арестантке, осуждённой присяжными заседателями, в числе которых находился и он. История о намерении Трушинского жениться на падшей девушке, сидевшей по приговору суда в тюрьме, подробно и талантливо описана А. Ф. Кони в сентябрьской книжке приложения к журналу «Нива» за 1908 г. Эта же история послужила графу Льву Толстому канвою, хотя и в очень изменённом виде, для его «Воскресения».

Значит, умер во цвете лет от «непонятой врачами мозговой болезни»… А Дмитрию Нехлюдову предстояла ещё долгая жизнь. В каком-то смысле вечная.

17. Карты, выстрел, два суда

Суд над Джеком Макколом, убившим легендарного Уильяма Дикого Билла Хикока, Территория Дакота, 1876 г.

Восторгаясь (обычно после просмотра фильма-другого) изощрённостью американского правосудия, мы часто забываем о том, что его юные годы были небезупречны. Однако кто из нас в юности не бывал горяч и чересчур тороплив? Вот и с правосудием – похожая история…

Мёртвый лес в Чёрных горах

2 августа 1876 г. Дикий Билл Хикок вынужден был сделать то, чего не делал никогда, – сесть спиной к двери салуна, находившегося на самой оживлённой улице посёлка Дедвуд. В его оправдание (крайне сомнительное ввиду дальнейшего развития событий) можно заметить, что это было единственное свободное место для участия в карточной игре, а нашему герою очень хотелось сыграть в покер. Через несколько минут в салун зашёл Джек Маккол. Стараясь не привлекать внимания, он небрежной походкой завсегдатая приблизился к игровому столу и расположился за спиной у Дикого Билла. Дав соперникам возможность сыграть ещё несколько раздач, с криком «Вот тебе!» он выстрелил Биллу в затылок. Тот беззвучно повалился на стол. Комбинация пары тузов и пары восьмёрок, его последние в жизни карты, с тех пор известны у игроков в покер как «рука мертвеца».