Христианство. Три тысячи лет

Война, начавшаяся в августе 1914 года и спровоцированная хитроумной дипломатией, мешаниной опасений и стремлений, по всей видимости, не создала новых схем и образцов. В ней участвовали четыре христианских императора: кайзеры Германии и Австро-Венгрии, русский царь и британский король-император[1770]

– однако, чтобы сражаться друг против друга, эти правители по привычке забыли об общей вере. Они вступили в войну из-за давней причины нестабильности христианского мира – постепенного распада Оттоманской империи, или, точнее, из-за борьбы за господство на ранее принадлежавших ей территориях Балкан. Наследник престола Австро-Венгрии, эрцгерцог Франц-Фердинанд, набожный католик, крайне заинтересованный в реставрации исторических церковных строений, был застрелен вместе с женой в Сараево, столице последнего приобретения Габсбургов – провинции Босния-Герцеговина. Его убийцы принадлежали к вдохновляемому православием движению, целью которого было создание «Великой Сербии» на этой многообразной в религиозном плане территории. Помимо религии, речь шла о силовой политике, уравнявшей православного царя Николая II с протестантом (и этническим немцем) королем-императором Георгом V в некомфортном союзе (Антанта) с антиклерикальной Третьей французской республикой. Они нервозно готовились к обороне, надеясь приглушить амбиции новой имперской Германии, которая побуждала своих союзников, Габсбургов, оказывать давление на Сербию и, следовательно, на ее покровительницу Россию. Пути религии непредсказуемы. Когда войска германского кайзера вторглись в Бельгию, чтобы нанести удар по войскам франко-российского союза, то нарушили нейтралитет государства, образованного в 30-х годах XIX века специально для ее католического населения. Великобритания для видимости навязывала этот нейтралитет на условиях гарантий, данных Бельгии в 1839 году.

Летом 1914 года Второй социалистический интернационал тщетно пытался воззвать через границы к солидарности рабочих, объединить их перед лицом нарастающего кризиса; гораздо более убедительной оказалась риторика национализма, которой придерживались христианские институты, вызвав на всем континенте всплеск энтузиазма в связи с войной. Все стороны с беспокойством сочетали темы христианской веры и национального единства, собирая армии, – в этом деле всех превзошло правительство кайзера Вильгельма II, который также занимал верховный пост в Прусской евангелической церкви. «Не жажда завоеваний движет нами – непоколебимая решимость побуждает нас защищать место, определенное Богом для нас и всех будущих поколений, – провозглашал он. – Вы знаете, господа, что я говорил своему народу в выступлении с балкона резиденции. Здесь я вновь повторяю: я больше не знаю партий, я не знаю ничего, кроме Германии!» Тронная речь, произнесенная кайзером в августе 1914 года перед лидерами партий Рейхстага, была эхом публичных заявлений, текст которых подготовил для императора рейхсканцлер Бетман-Гольвег при содействии известного либерального историка-протестанта Адольфа фон Гарнака, ректора Берлинского университета, шестью месяцами ранее получившего дворянский титул и должность директора королевской библиотеки. Коллеги Гарнака, протестантские богословы и ученые Германии, с поразительной и почти неприличной поспешностью приняли новый имперский идеал после триумфа Гогенцоллернов в 1870–1871 годах. Они возвестили об этом быстрее, чем в 1914 году, причем специфическим образом, в манифесте 93 германских интеллектуалов, обращенном к культурному миру. Это многое говорит о наследии Вильгельма фон Гумбольдта (см. с. 1010–1011) и о том, что интеллектуалы Германии относились к себе с предельной серьезностью.[1771]

«Убивайте добрых и злых, убивайте молодых и стариков»