Хватайка

Он посмотрел в дальний угол комнаты, за самый последний стеллаж у стены. Там, прячась в тени, стоял большой зелёный мусорный контейнер, закрытый на висячий замок.

Алек сделал несколько шагов к контейнеру, отчаянно надеясь, что стук доносится не из него.

Он стоял возле контейнера, и стука не было слышно уже несколько секунд. Алек был очень доволен, что всё же ошибся. Стук ведь явно доносился с другой стороны стены, у которой стоял контейнер, правильно?

Но когда Алек сунул пальцы под крышку, чтобы чуть-чуть приподнять её, насколько позволял замок, и заглянуть внутрь, контейнер задрожал и загремел, и Алек отскочил назад, стараясь убраться от него как можно дальше.

Сердце так сильно колотилось в груди, что он даже боялся, что оно взорвётся, но из-под открытой крышки ничего не выползало, и пульс постепенно замедлился.

Крысы. Должно быть, это крысы или ещё какие вредители.

– Хорошо, что я не ел пиццу, – сказал он себе и почувствовал, как сжимается желудок.

Опираясь на локти, Алек обнаружил, что оказался между стеной и самым дальним от двери стеллажом, а под ногами у него – целое море забытых вещей.

А из-под разноцветного купола, очень похожего на цирковой, на него смотрел медведь – Одинокий Фредди, точно такой же, как тот, который смотрел в никуда в тот день, когда он спорил с Хейзел.

– Опять ты, – сказал ему Алек. – Тебя наказали, что ли?

Но ему сразу не понравилась мысль, что этот медведь, который и без того выглядит страшновато, ещё и… плохо себя вёл.

Он разглядывал медведя. Тот стоял по стойке смирно на своей платформе под куполом и, казалось, смотрел на что-то над плечом Алека.

Алек посмотрел на зелёный контейнер за спиной; повернувшись обратно, он с удивлением обнаружил, что глаза Одинокого Фредди двигаются.

Он смотрел прямо на Алека.

– Я ждал тебя, друг, – сказал медведь.

Алек уставился на медведя.

– Ну отлично, – ответил он, ожидая, что разговор на этом и закончится.

Алек не ожидал, что тот скажет что-то ещё:

– Мы должны стать лучшими друзьями.

– Что? – удивился Алек, внимательнее рассматривая медведя. Так вот как оно работает? Он думал, что медведь должен устроить ему что-то вроде интервью. Но медведь не задавал ему вопросы, а… говорил с ним.

– Самыми лучшими друзьями, – сказал медведь.

– Ладно, – ответил Алек, пытаясь стряхнуть холодок, упорно пытавшийся пробежать по руке.

«Это просто плюшевый медведь, – сказал он себе. – Дурацкая игрушка».

Но что странно, сколько бы раз Алек ни пытался, он не мог встать. И не мог отвести глаз от медведя. Он лишь сидел и смотрел на него, и медведь тоже смотрел.

Алек раньше не замечал по-настоящему глаз медведя. Они всегда были такими синими? И если бы он не знал точно, что такого не может быть, то сказал бы, что они светятся. Но это безумие какое-то.

А потом медведь всё-таки стал задавать ему вопросы:

– Какой твой любимый цвет?

– Мой любимый цвет? – переспросил Алек, словно больше не контролируя свой голос. – Мой любимый цвет – зелёный.

Медведь сразу перешёл к следующему вопросу. Он разве сам не должен был тоже что-то об этом рассказать?

– Какая твоя любимая еда?

– Лазанья, – машинально, сразу ответил Алек.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Профессиональным скейтбордистом.

– Какой предмет легче всего даётся тебе в школе?

– История.

Допрос продолжался и продолжался. Алеку показалось, что прошёл не один час, но, конечно, это было не так. Он не чувствовал ни пола под собой, ни пальцев. Он словно парил в воздухе, а все вопросы доносились из другого конца длинного туннеля.

А потом темы вопросов изменились:

– Кем ты больше всех восхищаешься?

– Тётей Джиджи.

– Чего ты больше всего боишься?

– Темноты.

– Что бы ты сделал, если бы тебя попросили сделать больно тому, кого ты больше всего любишь?

Казалось, словно медведь сунул свою мягкую плюшевую лапу в самую его душу и доставал оттуда ответы, которые Алек скрывал ото всех. Причём без всяких усилий.

Его глаза были синими и глубокими, словно океанская впадина.

– О чём ты больше всего жалеешь?

На этом вопросе Алек всё-таки задержался. Поначалу он вообще не хотел отвечать или, может быть, просто не знал ответа. Но медведь не продолжал. Он снова спросил:

– О чём ты больше всего жалеешь?

Алек всё равно сомневался, и чувство притяжения внутри уже стало болезненным, словно кто-то сдавил саму его душу.

– О чём ты больше всего жалеешь… Алек?

Давление внутри всё росло, и он едва мог дышать от боли. Сквозь стиснутые зубы из его рта всё-таки вырвался ответ:

– О том, что сделал больно Хейзел.

Давление ослабло, и тело Алека постепенно снова обрело чувствительность – сначала тёплыми стали конечности, потом и всё остальное. Но когда его тело вернулось к жизни, что-то показалось ему совсем другим.

Он пристально посмотрел в синие глаза, которые прожигали его душу, и сам стал искать ответы, но в голову приходили лишь новые вопросы, потому что синие глаза медведя вдруг стали светло-зелёными.

– Что происходит? – попытался спросить он у медведя, потому что ему вдруг показалось, что именно медведь знает ответы на все вопросы, но Алек не смог открыть рот.