Он смотрел и смотрел, а медведь смотрел на него.
В груди нарастала паника.
Но проблема была не в дыхании, а в движении.
Он попытался вытянуть ногу и встать, но ничего не произошло. Он хотел упереться ладонью в пол, но не смог.
Голоса, сначала тихие, потом всё более громкие, придали ему надежды. Он тут же их узнал.
– Мама! Хейзел! – крикнул он, точнее попытался, но, хотя мышцы глотки и напрягались, изо рта так и не вырвалось ни слова.
– Не беспокойся, милая, мы его найдём, – услышал он мамины слова.
В гигантском контейнере за спиной снова что-то застучало, и ему очень хотелось отойти подальше, но он не мог двинуться. Все мышцы вдруг одеревенели.
– Ты слышала? – услышал Алек вопрос Хейзел, стоявшей за дверью.
Дверь открылась, но он не мог заглянуть за стеллаж. Он видел лишь медведя, буравившего его новыми голубыми глазами.
– По-моему, мы не должны сюда заходить, – сказала мама.
Он ещё никогда не испытывал такого облегчения, слыша её голос.
– Мам, посмотри! – сказала Хейзел.
На мгновение сердце Алека заколотилось. Они увидели его. Он их не видел, но, возможно, они его видели.
Но неважно. Теперь мама и сестра помогут ему.
Но почему они не говорили с ним? Почему не прошли к стеллажу?
– О-о, видишь? – сказала мама. – Говорила же, мы его найдём.
Стук в контейнере прекратился, как только открылась дверь. Почему сейчас? Почему обитатели контейнера не могут поднять шум сейчас?
– Он просто… бросил его сюда, – проговорила Хейзел. В её голосе звучала такая боль, что Алек почувствовал себя мелким, самым отвратительным в мире тараканом.
– Хейзел, – мягко сказала мама. – Он любит тебя. Я знаю, любит. По-своему, но он любит тебя. Так же, как мы любим его.
К горлу Алека подкатил ком. Наступил тот самый момент. Он сейчас должен наконец-то сказать им, как ему жаль, как он не прав, как многое упустил, отчаянно желая верить, что на самом деле он в семье чужой.
Теперь он чувствовал лишь одно – что оказался в ловушке где-то…
– Пойдём, милая. Вечеринка скоро закончится. Доедим торт, а?
– Подожди, – сказала Хейзел.
– О, не беспокойся за лапу, милая. Я её пришью, когда мы приедем домой, – сказала мама.
А потом он услышал самый худший звук. Хейзел подавила всхлип.
– О, милая… – вздохнула мама.
– Он ненавидит меня, – сказала Хейзел.
– Он тебя не ненавидит. И никогда не ненавидел.
Но тут вот в чём штука. Алек
Но она не знала – он не сказал ей, когда должен был, – что теперь он её не ненавидит. Если бы он хотел рассказать свой самый тайный и мрачный секрет, то сказал бы ей, что ненавидит себя намного больше, чем когда-либо ненавидел её.
А в последнюю неделю он любил себя куда больше, чем в любой другой день, начиная с рождения, потому что провёл эти дни, плетя интриги вместе с Хейзел.
– Ладно, – сказала мама, и он практически услышал, как она сдавливает плечо Хейзел. – Это пройдёт. Это всегда проходит. Не дай этому испортить твой день рождения.
Но всё бесполезно. Неважно, как громко звучал голос в его голове: звук никак не мог покинуть его горло.
Где-то в основании черепа поднималась паника. Он задумался: что будет, если никто не придёт его искать. Они что, просто уйдут домой без него? Кто-нибудь вообще его хватится?
Алек уставился в позеленевшие глаза медведя и собрал остатки сил. И это усилие дало свои плоды – медведь перед ним вдруг исчез, оставшись по ту сторону закрытых глаз Алека.
Он понял, как закрыть глаза.
Он глубоко вдохнул через нос и выдохнул через рот, повторив упражнение десять раз. На десятом выдохе он почувствовал, как дёрнулись кончики его пальцев.
Он так обрадовался, что открыл глаза – и с удивлением обнаружил, что остался за стеллажом один.
Медведь исчез. Его подставка осталась пустой.
Но сейчас думать об этом не было времени. Он едва сумел восстановить подвижность кончиков пальцев и не собирался на этом останавливаться. Он снова закрыл глаза и повторил дыхательное упражнение, надеясь, что оно поможет и в этот раз. И в самом деле, после десятого выдоха он с огромным облегчением обнаружил, что может двигать большим пальцем.