Книга отзывов и предисловий

Такой неклассический герой – прекрасный объект для экспериментов, которые не противоречат эмоциональной составляющей поэзии Гримберг. Постепенно становится ясно, что образ Вийона у Гримберг не то что раздвоен, а расчетверен (четырехлистник!). Есть Вийон-гуляка и Вийон – великий поэт и философ; можно с натяжкой обозначить этих двух Вийонов как молодого и старого (ибо мужчина, берущий свою дочь на философский диспут, несомненно стар). Но есть и еще два Вийона: Вийон – конкретная живая личность и Вийон – собирательный образ человека из позднего Средневековья (друг Панурга, балканский юноша, парижский школяр-интеллектуал, пересмешник и висельник – чуть ли не средневековый вариант Универсального человека Возрождения). Вийон телесный и Вийон небесный. Нет нужды говорить о постоянной взаимозаменяемости этих ипостасей героя – можно сказать, перетекании; оно же характерно для героев других стихотворений Гримберг, например «Очень хорошей Клеопатры» и «Археологии». И, разумеется, сквозной и главный герой поэзии Гримберг – многоликий и загадочный Андрей Иванович – воплощение такой одновременной дифференциации и диффузии.

Стихотворения вийоновского цикла принадлежат к текстам Гримберг со «стержневым» героем, в отличие от таких стихотворений-полотен, как «Вантр де Пари», где на уровне интертекста взаимодействуют Золя и Блок, Ломброзо и Пушкин, Грибоедов и Михаил Орловский, или «Русский Брюгге», где на уровне сюжета взаимодействуют вообще все, кто только можно. В «Моей Вийонаде» большинство отсылок так или иначе соотносится с Вийоном. Многие из них отыскиваются глубже, чем лежащие на поверхности исторические реалии. Эти отсылки, не связанные с реалиями, опосредованы неочевидным контекстом. Так, в какой-то момент повествование Вийона, до этого ведшееся в типичном для Гримберг прозаизированном стихе, где рифма опциональна, сменяется чередованием четырехстопного и трехстопного ямбов, характерным для русских переложений европейских баллад:

Давайте рассуждать: века,Что я стихи пишу,Меня вела моя рука,А я за ней спешу…

Эти строки не принадлежат Фаине Гримберг: это из стихотворений Михаила Дидусенко, которого, по воспоминаниям Гримберг, один ее друг назвал «нашим Франсуа Вийоном». Стихи Дидусенко появляются в «Вийонаде» еще несколько раз. Его судьба завершилась несколькими годами бродяжничества и смертью где-то в дороге; некоторое время его тело оставалось неопознанным. «Последний раз я видел его в морге, / где он валялся с привязанной на ноге биркой, / на которой нацарапано было: / „неизвестный“» (с. 292) – это написано о Вийоне, но это реальная подробность посмертной судьбы Дидусенко. Очевидно, что для Гримберг связь Дидусенко с Вийоном, однажды обозначенная и затем биографически подтвержденная (последнее, что мы достоверно знаем о Вийоне, – это что ему пришлось покинуть Париж), – одна из важных и болезненных точек роста стихотворения.

С другой стороны, вийоновский стих – материал, который Гримберг перерабатывает почти до неузнаваемости. Вот отрывок из «Молитвы, сложенной дочерью Вийона»:

Я страдала молча                  а теперь хочу я говорить            хочу я плакать горько на глазах у всех                  судьбу молить:Отдай мне быстроту ног            улыбку белых зубовЯ хочу наливные руки плечи            я хочу груди                  не толстые повисшие

            а крепкие как яблокиЯ хочуМне хочется танцевать бежать по берегу реки                     и чтобы золотые качели и чтобы сквознякиЯ хочу всю ночь горячее вкусное тело мужское теловскидывать голые молодые ноги на постели вдоль стены         Почему это мы делаем это                  Потому что мы любовники

Я снова опять хочу идти по улице в новом платье            распрямившись            и будто слыша веселую музыку —               звучание взглядов радости                     на меняЯ хочу!

Сравним это с текстом Вийона из «Жалоб прекрасной Шлемницы»:

C’est d’humaine beauté l’yssues!Les bras courts et les mains contraictes,

Les espaulles toutes bossues ;Mammelles, quoy! toutes retraictes ;Telles les hanches que les tettes.Du sadinet, fy! Quant des cuysses,Cuysses ne sont plus, mais cuyssettesGrivelées comme saulcisses[44].

В переводе Ю. Кожевникова: