Колдовство

– Дома-то построили вокруг мерзлотника. А он старше них. Ему вообще неизвестно сколько лет.

Нина перестала жевать и наблюдала за действиями девушки. Овсянка прилипла к дрожащим губам.

Люба подмигнула и провела рукой по кассетному магнитофону, будто гладила кота.

– Одолжила у своей хозяйки, – пояснила она, – все равно пылится в шкафу.

Она вставила штепсель в розетку и занесла палец над клавишей:

– Чтобы оно заработало, вы должны проглотить кашу.

Старушка безропотно сглотнула.

– Абракадабра…

Люба щелкнула кнопкой, и из динамиков полилась музыка. Саксофон, контрабас, труба…

Нина замурчала изумленно. Артритные лапки копошились по постели. Увлажнившиеся глаза взирали на источник мелодии как на волшебство.

– Эта станция без перерывов крутит джаз, – сказала Люба. – Я оставлю радио включенным до вечера.

Нина не слушала, ее внимание было приковано к магнитофону.

– Вот и здорово, – подытожила Люба.

Для Марии Павловны у нее тоже имелся подарок.

– Что это, Катюш? – оживилась женщина.

– Бульварное чтиво. – Люба торжественно выгрузила на кровать стопку глянцевых журналов. Скандалы, сплетни, сенсации – все, что вы хотели и не хотели прочесть о российском шоу-бизнесе. Журналами была завалена кладовка съемной квартиры. Бегло полистав их, Люба вырвала страницы с полуголыми барышнями.

– Правда, они за две тысячи девятый год, но…

Мария Павловна уже подхватила номер, на обложке которого красовался Дима Билан, и открыла с почти религиозным трепетом. Подушечки пальцев заскользили по ярким фотографиям.

– Картинки, – выговорила счастливая старушка.

– А где ваши очки? – спросила Люба. Так прекрасно она себя давно не чувствовала.

– Катюша отобрала, – буркнула Мария Павловна и вновь углубилась в личную жизнь знаменитостей.

«А теперь самое сложное», – подумала Люба.

Дед Ваня лежал лицом к стене, притворяясь спящим.

– Иван… не знаю, как ваше отчество… мы же с вами практически коллеги. Я в педагогическом учусь. Нам Шекспира задали, а времени нет. Вы не будете против, если я здесь почитаю вслух?

Старик молчал. Ждал. Лопатки топорщились под майкой.

– Вы простите, я чтец не очень, – она распахнула взятую в библиотеке книгу на первой попавшейся странице и прочистила горло. – «Я разгадал тебя: ты самозванец. Тайком пробрался ты на этот остров, чтоб у меня отнять мои владенья. Фердинанд: О нет, клянусь!»

Люба посмотрела на дядю Ваню и прикусила щеки, чтобы не улыбаться.

– «Миранда: В таком прекрасном храме злой дух не может обитать. Иначе где ж обитало бы добро?»

Старик перевернулся на спину. Его синие глаза оттаивали. Люба представила стену, которая рушится под напором шекспировских строк. Не вспугнуть бы…

– «Просперо – Фердинанду: Идем!

Миранде: А ты не заступайся – он обманщик. Фердинанду: Идем! Тебя я в цепи закую, ты будешь пить одну морскую воду, ты будешь есть ракушки, да коренья, да скорлупу от желудей. Ступай!»

– «Буря», – прошептал дед Ваня, кривясь, словно от болезненных воспоминаний. И продекламировал, смежив веки: – «Кто эти существа? Живые куклы. Теперь и я поверю в чудеса: в единорогов, в царственную птицу, что Фениксом зовется и живет в Аравии…» Кто эти существа?

К десяти часам Люба узнала, что отчество деда Вани – Терентьевич.

– Как там дом с привидениями? – спросила Наташа, поглощая чипсы.

– Честно, мне даже не хочется, чтобы хозяйка возвращалась.

– Прикипела к старичкам?

– Они классные. Бабушка Нина вовсе не глухая. Не позволяет мне магнитофон выключать. Сразу начинает хныкать. Я ей на ночь оставила радио, пускай слушает. Под джаз спится хорошо.

– А тот, с синдромом Туретта?

– Нет у него никакого синдрома. Излечила. Иван Терентьевич главами Шекспира шпарит. Я собираюсь электрическую бритву достать, побрить его. Мария Павловна сегодня гренки попросила. Говорит: «Вкусные поджарь, чтоб огурчиками пахли». Запомнила, что я ей гренки в рассоле готовила на прошлой неделе.

– Они тебе скоро сниться будут.

– Лучше они, чем то, что мне снится.

– Кошмары?

– Ага. Словно мне сороки на грудь садятся и выклевывают язык.

Недоумевающая Люба опустилась на корточки. Кассетник валялся возле батареи, отворив деку, как черный ротик. Притихшая Нина затравленно смотрела на девушку. Точно пыталась что-то сообщить. Вчера магнитофон стоял у кровати, насыщая комнату негромким джазом. Утром он лежал в трех метрах от тумбы, будто некто разъяренный швырнул технику через всю комнату. Выдранная с корнем розетка свисала из гнезда.

«Некто?» – переспросила Люба.

Межкомнатные двери она, как оговорено, запирала. Нина была единственным подозреваемым.

Но Нина не прихлопнула бы и комара…

Дождь барабанил по карнизу. Тени расплодились, бесформенные и неистребимые. Они толпились в изголовье кровати ордой призраков. Маленькая старушка лежала среди перин, испуганная, словно осведомленная, что над ней склоняются черные души этого мрачного дома.

«Не умри мне здесь до приезда Пименовой», – подумала Люба и сказала мягко:

– Все хорошо. Магнитофон упал.