Колея к ржавому солнцу

Проснувшись утром, он уже знал, что будет делать.

Искать угнанный кабриолет он поедет только потому, что обещал Павлу. Никакого желания участвовать в криминальных замесах, вроде вчерашнего, у него не осталось. Нарываться на неприятности, так хоть знать, из-за чего… Костас не стал завтракать, отказался от предложенного Ингой кофе, чтобы не продлевать совместные утренние минуты, затупившимися ножами отрезавшие от него куски.

Уже на пороге, помимо своей воли, вдруг сказал:

– Сегодня вечером в «DaDa» будет концерт, Басдрайвер приезжает…

– На рэпчик хочешь затащить?.. – покачала головой Инга. – Уж лучше вы к нам… В «Гильотину». Собрались потанцевать с Леркой. Так что позвони, если надумаешь…

– У меня уже билет взят…

– Вся ночь впереди. Успеешь к нам со своего концерта.

Костас внимательно посмотрел на девушку. Сказал с плохо скрываемой досадой:

– Мне кажется или тебе действительно все равно, найдем мы эту тачку или нет?

Провожающая Троцкого Инга, стоя в коридоре в одной пижаме, беспечно пожала плечами:

– А что такого, обязательно найдете. Ты и Худой, да еще эта, которая в коляске, – и не найдете? – она, чуть отвернувшись в сторону, подавила зевок.

Ей явно хотелось обратно, в еще не до конца остывшую постель.

– Понятно, – кивнул Костас.

Не прощаясь, он открыл замок и, ругая себя за малодушие, вышел на лестничную площадку. Наука и жизнь дают сто из ста, что Инга вот-вот соскочит. А ему снова останется одиночество, сжирающее всего его без остатка.

Через полчаса, без пяти десять, подходя к пересечению Благодатной и Кубинской, он четко понимал, как поступит. Поедет с Павлом, которого Инга почему-то назвала Худым, будет искать «точку», через которую мог пройти кабриолет. Найдет или нет – все равно. Это проблема Павла и Инги. В пять часов, как по звонку, он стартует к себе домой, на Калину. Помыться, побриться, переодеться, закинуть на Гугл Диск электронный билет, взятый на «Радарио», хлопнуть чего-нибудь из алкоголя на ход ноги – и на концерт, раскачиваться с толпой под биты скорострельного андерграундного американца.

Увидев на другой стороне стоявший под парами «мерс» Павла, Костас перешел улицу в неположенном месте. Ему посигналил вынужденный притормозить водитель белого, заляпанного черными соляными брызгами внедорожника.

* * *

– Знаешь, война все равно не принесет мира, – сказал Павел, не отрываясь от заснеженной колеи и безостановочно вращая руль вправо-влево. – Может, ты правильно поступаешь. Какой смысл с ней ссориться?

– И что тогда делать?

Павел на секунду бросил на Троцкого взгляд покрасневших то ли от недосыпа, то ли от выпитого накануне спиртного глаз, снова уставился на дорогу и пожал плечами.

– Я не знаю. Уходи от нее. Или… – задумался и повторил: – Я не знаю. Об этом вроде как в книжках пишут, а я последний раз книжку в школе открывал… Один мой знакомый, кстати, с женой книжки вслух читает. Всякие «Анны Каренины» и «Преступления и наказания». Говорит, что это как заниматься сексом, только интеллектуально.

Вот черт, подумал Троцкий. О чем это он? Прекращая неприятный разговор, самим же им и начатый, Костас произнес:

– Я и так хорош. В грязном сексе.

Павел снова мельком глянул на него и сказал, то ли не уловив иронии, то ли, наоборот, прекрасно все поняв:

– Вот я и говорю. А ей, может, романтика нужна.

– Да какая романтика?..

«Мерседес» забуксовал, потом с натугой выбрался из ямы, чтобы через двадцать метров забуксовать снова. Павел посмотрел назад, где за ним ехал черный «ягуар», и включил аварийку.

– Кажется, всё. Приехали, – сказал коллектор Костасу. – Выходим.

Они вышли, тут же провалившись по щиколотку в свежий снег. Выдергиваешь одну ногу – и второй проваливаешься еще глубже. Кругом, если не считать их самих и девушки из «ягуара», ни души. Режущее сетчатку ледяное белое пространство, роща вбитых в землю мерзлых деревьев, за которыми брошенное здание, ранее имевшее отношение к Ленэнерго, снежные вихри, как призраки, кравшиеся за спинами, – декорация для раз и навсегда наступившей ядерной зимы. Словно первым симптомом надвигающегося апокалипсиса стало исчезновение всех цветов, кроме черного, белого и серого. Даже небо – вроде безоблачное, но мутное и по консистенции похожее на свернувшееся молоко.

Девушка, вышедшая из остановившегося рядом с «мерсом» Павла «ягуара», направилась к ним. Евы сегодня не было, вместо нее – на таком же «яге», только не белого, а черного цвета – подъехала ее… Кто? Коллега? Подруга? Может, сестра?.. Представилась Сталинградой. Троцкий подумал, что она шутит, но, произнося свое имя, девушка была серьезной как химиотерапия. Если верить всем этим астрологам и эзотерикам, утверждающим, что имя откладывает отпечаток на человека, эта серьезность становилась понятна. Девушка, которую зовут Сталинградой, не может быть попрыгуньей-стрекозой с аккаунтами в Твиттере и Инстаграме и абонементами на фитнес и в солярий. Да и не нужны ей, по мнению Костаса, фитнес и салоны красоты, все у нее с этим в порядке.