Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи

Вдруг полыхнула молния, и впервые с начала восхождения грянул гром. Сверкающая дуга заключила вершину в некое подобие купола и осветила лицо Ранда, жесткое и бесстрастное, будто каменное. Куда подевались все плавные линии? Когда оно успело стать таким угловатым и морщинистым, это лицо? А глаза… Такое чувство, что они выточены из мрамора!

Ранд был облачен в богатую черно-красную куртку. На поясе висел меч. Ветер не тревожил одежд Ранда, и они пребывали в неестественной неподвижности, словно то и впрямь был не человек, а каменная статуя. Шевелились только темно-рыжие волосы – ветер то ерошил их, то свивал в кольца, то отбрасывал со лба.

Опасаясь за свою жизнь, Перрин цеплялся за камень. Щеки жалил ледяной ветер, пальцы онемели до полного бесчувствия, в бороду набились грязные льдинки и мокрый снег. Вокруг Ранда закружилось что-то черное, не имевшее отношения к буре, словно сама ночь сочилась из его силуэта. Ее щупальца вырастали из Рандовой кожи, словно крошечные руки, и обвивались вокруг него и походили на ожившее зло.

– Ранд! – вскричал Перрин. – Сопротивляйся, Ранд!

Но возглас унесло ветром, да и вряд ли Ранд услышал бы крик. Тьма сочилась из его пор жидким дегтем, окутывая Дракона Возрожденного смолистыми миазмами. Спустя несколько мгновений Перрин еле видел Ранда за этой чернотой, обхватившей его, отсекшей его от действительности, изгнавшей его из реального мира. От Дракона Возрожденного не осталось ничего, кроме зла.

– Ранд, умоляю… – прошептал Перрин.

А затем – в центре этой черноты, в самом сердце ревущей бури – зло расщепила тонкая полоска света. Как сияние свечи самой темной ночью. Лучом маяка этот свет устремился вверх, к далекому небу, такой слабосильный…

На этот луч набросилась буря с ее неукротимым, визжащим, завывающим ветром, с ее молниями, что били в верхушку горного пика, раскалывая камни и опаляя землю. Чернота взволновалась и запульсировала.

Но свет продолжал сиять.

Чудовищная тьма пошла паутиной трещин, будто яичная скорлупа, и из этих трещин брызнул свет. Один за другим появлялись во тьме разломы, из-за которых проглядывало нечто неодолимое, нечто сверкающее, нечто совершенно великолепное.

Вдруг скорлупа то ли взорвалась, то ли испарилась, а там, где была тьма, появился столб света – такого яркого, что Перрину показалось, будто он едва не лишился зрения. Но он не отвел глаз и не прикрыл их ладонью, продолжая смотреть на ослепительный образ Ранда, стоявшего в колонне света с раскрытым ртом, будто он обращался к небесам с оглушительным воззванием. Столб цвета солнца устремился ввысь, и шторм словно содрогнулся, и все небо пошло волной…

И бури как не бывало.

Столб огненного сияния превратился в поток солнечного света, хлынувшего с небес на пик Драконовой горы. Продолжая изумленно глазеть на Ранда, застывшего в этой ослепительной иллюминации, Перрин даже перестал цепляться за камень. Когда он в последний раз видел настоящие лучи солнца? Давно, как давно это было!

Завыли волки. То был триумфальный вой, знаменующий славную победу. Перрин запрокинул голову и завыл вместе с ними, на миг превратившись в Юного Быка. Он чувствовал, как ширится колонна солнечного света, и наконец его омыло этим сиянием, и стужа сменилась приятным теплом, и Перрин едва заметил, как исчез образ Ранда – исчез, но оставил миру солнце.

Вокруг Перрина появились волки. Материализуясь в прыжке, они приземлялись на камни, поскуливали, повизгивали, игриво покусывали друг друга и танцевали в солнечных лучах, взбивая хлопья снега. Среди ликующих волков был Прыгун. Старый волк подскочил до самого неба, воспарил высоко над Перрином и крикнул:

Начинается Последняя охота, Юный Бык! Будем жить. Будем жить!

Перрин взглянул туда, где стоял Ранд. Если бы его забрала тьма…

Но этого не случилось. Перрин широко улыбнулся.

– Да начнется Последняя охота! – возвестил он, и волки дружно взвыли – едва ли не громче бури, совсем недавно бушевавшей на пике Драконовой горы.

Глава 31

В пустоту

Прежде чем проглотить остатки прохладного вина, Мэт посмаковал его сладость. Затем отставил кубок, бросил пять игральных костей. Те, щелкая друг о друга, покатились по деревянному полу трактира.

Воздух казался густым – густым от разговоров, ругательств и запахов дыма, крепких напитков и стейка, приправленного специями так, что за перцем не чувствовался вкус мяса. Наверное, и к лучшему. Даже в Кэймлине мясо портилось самым неожиданным образом.

Мэта окружали трое остро пахнувших парней: от одного разило чесноком, от другого – потом, от третьего – сыромятной кожей. Все следили за его броском. Волосы у них были сальные, руки грязные, но денежки водились вполне приличные. Игра называлась «Плевок Коронко». Ее придумали в Шайнаре.

Правил Мэт не знал.

– Пять единиц, – нерешительно сказал тот, от кого несло чесноком. Его звали Риттл. – Это проигрыш.

– Нет, не проигрыш, – негромко возразил Мэт. Даже не зная правил, он не сомневался, что выиграл. Он это чувствовал. Удача была при нем.