Коллапс. Гибель Советского Союза

Пока Горбачев закипал и остывал, среди партийного руководства Москвы распространялась новая волна паники – Юрий Прокофьев и другие аппаратчики боялись, что «радикалы» поведут толпу на штурм партийного комплекса на Старой площади, а возможно, даже самого Кремля. Горбачев обратился за помощью к главе Кабинета министров. Павлов уже был занят забастовками в Кузбассе. КГБ поставил его в известность, что Лейн Киркленд, президент конфедерации американских профсоюзов, приехал в Москву и обещал помощь русским шахтерам. Павлов решил, что любые уступки в этот момент только подстегнут тех, кто хочет создать в России аналог «Солидарности». Он отказался сесть за стол переговоров с представителями шахтеров, пока они не возобновят работу. Он также отклонил предложение Горбачева найти деньги и умиротворить бастующих повышением зарплат^[682]. С одобрения Горбачева Павлов объявил мораторий на все митинги и демонстрации в Москве с 26 марта по 15 апреля. Выступая по государственному телевидению, премьер-министр обещал защитить российских депутатов, которые находились в оппозиции к Ельцину. Горбачев подписал декрет, передающий командование московской милицией от Моссовета, возглавляемого Поповым, к Министру внутренних дел Борису Пуго.

Сторонники Ельцина были уверены, что Горбачев и его окружение собираются избавиться от Ельцина^[683]. Умеренные сторонники «Демократической России», большей частью московские интеллектуалы, предлагали избегать открытых столкновений^[684]

. Трудно сказать, что предпринял бы Ельцин, но вечером 26 марта Горбачев выступил на телевидении со сбивчивой, эмоциональной и, конечно, длинной речью. Он обвинил оппозицию в провокациях, но вместе с тем признал и собственные ошибки. Он буквально умолял: «Если случится насилие, это будет моя политическая смерть». Горбачев не отменил распоряжения Павлова, но его заявление ослабило их эффект. Расхрабрившиеся радикалы из «Демократической России» потребовали немедленной отставки Горбачева и Павлова. 28 марта московские газеты вышли с кричащими заголовками: массовая демонстрация, вопреки мораторию Павлова, состоится сегодня вечером^[685].

Утром того же дня Черняеву позвонил Александр Яковлев. Он просил срочно устроить ему встречу с Горбачевым и убедить его предотвратить неизбежное столкновение. Ранее Яковлев публично осудил решение Горбачева ввести в Москву войска. Черняев придерживался противоположного мнения – он был уверен, что Горбачев никогда не станет диктатором. Главную опасность он теперь видел в безответственном поведении лидеров «Демократической России». У оппозиции, – сказал он Яковлеву, – есть все необходимые средства, чтобы создать законное правительство и заняться конструктивной политикой. Вместо этого лидеры оппозиции продолжают выдвигать экстремистские требования и подстрекать массы. Дать им то, что они хотят, – продолжил Черняев, – означает разрушить государство. А без государства любые реформы станут невозможными. Страну не спасешь, если дать разрушить государство^[686].

Яковлев настаивал, что Горбачев должен опираться не на армию, а «на демократию». Черняев вспылил: «А где она? Где демократия? Эта болотная элита… эти кочки, уходящие из-под ног. Нет ее, демократии. Есть гласность, свобода, по-русски – вольница! Демократия – это организованное общество: партии, институты, господство права, уважение к закону. Демократия – это лидеры, конкурирующие в борьбе за правительство, а не против государства!» Спор между Яковлевым и Черняевым был продолжением извечной русской дилеммы – между провозглашаемым интеллигенцией требованием немедленного освобождения от диктата государства и необходимостью предотвратить распад государства^[687]

. Шеварднадзе, при всем своем страхе перед «темными силами», был согласен с логикой Черняева. По его мнению, люди, которые сегодня следуют за радикальными демократами, завтра могут пойти за авторитарным демагогом. По крайней мере, так произошло в Грузии^[688].

Внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР начал работу утром 28 марта 1991 года в Большом Кремлевском дворце. Сотни депутатов съезда шли в Кремль через кордоны войск внутренней безопасности. Снаружи Кремля находилось 40 000 вооруженных солдат. Ельцин произнес умеренную и конструктивную вступительную речь – как советовали его консультанты. Он признал, что «в этом состязании не может быть победителей». На смену центральному правительству он предложил «круглый стол» из всех политических сил всех республик. Таким образом, – сказал он, – «мы сможем прийти к обновленному Союзу». «Я против курса Горбачева, – резюмировал Ельцин, – но я готов с ним работать»^[689].