Кольцо Анахиты

Выслушав, он надавал мне пощечин, оттаскал за волосы, объяснил, насколько грязной и отвратительной шлюхой я являюсь – причем в крайне крепких выражениях, большую часть которых я услышала впервые. Затем он запер меня на ключ, заявив, что выйду я из комнат только после родов. Что он с радостью отправил бы меня в монастырь, но монастыри, увы, все позакрывали. К тому же, черт подери, я – леди-хранительница, а значит, он все равно выдаст меня замуж. Хоть за конюшего[1] – но только не за того мерзавца, который меня обрюхатил.

Слугам сказали, что я тяжело больна, а Бесси будет держать язык за зубами – уж не знаю, чем ее припугнули или купили. Ребенка, если родится живым, отдадут на воспитание. И после этого отец не спустит с меня глаз, если надо – посадит на цепь в подвале.

Три недели я живу только надеждами на то, что Мартин все же вернется, и я как-нибудь смогу убежать с ним. Куда угодно. Я готова жить с ним в лесной хижине, питаясь кроликами и ягодами.

Вечереет, я сижу у окна и смотрю на мокрые деревья, когда приходит Роджер.

– Одевайся! – он бросает мне плащ. – Выведу тебя в сад, пока не разучилась ходить.

Мы спускаемся по лестнице в башне, переходим мост через ров и углубляемся в сад.

– Постой, Мардж, я хочу тебе кое-что сказать, – в его голосе я слышу злорадную насмешку.

Я останавливаюсь, смотрю на него. Внутри холодеет от ужасного предчувствия. Нет, только не Мартин…

– Твой художничек… Можешь больше о нем не мечтать.

– Что?.. Что с ним?

У меня подгибаются колени, Роджер подхватывает меня, держит за плечи.

– Он был в Стэмфорде. Ввязался в пьяную драку в таверне. Его убили. Извини, не могу сказать, что мне жаль. И при нем было письмо. К тебе.

– Оно у тебя? Отдай его мне! – кричу я.

– Потише! Оно у отца. Хочешь попросить у него? Попробуй, – Роджер гнусно смеется. – Но я могу тебе пересказать. Он пишет, что ты можешь его не ждать, потому что он женится на той, с кем был помолвлен. Ну, то есть уже, конечно, не женится, сама понимаешь. Ни на ком не женится.

Роджер зажимает мне рот рукой, чтобы никто не услышал мой звериный крик. Я кусаю его ладонь, он бьет меня по лицу наотмашь. Дальше я ничего не помню, пока не оказываюсь в своей комнате, лежащей на кровати. Всю ночь я хожу по комнате из угла в угол. У меня не осталось надежды. Не осталось ничего – кроме маленького существа, которое уже начало шевелиться в моем чреве. Но и оно будет со мной так недолго. Я не смогу отстоять его, не смогу оставить у себя. Я ничего не могу против них.

Дни тянутся бесконечно. У меня нет ни книг, ни рукоделия. Я могу только сидеть у окна, глядя в сад, или лежать на кровати. Наверно, даже у Екатерины в заточении было больше удобств. Впрочем, думаю, она согласилась бы со мной поменяться. Хотя бы уже потому, что я жива, а она – нет. Их с Джейн казнили в середине февраля. Дерема и Калпепера – еще раньше.

Об этом мне рассказывает Роджер. Уже третий раз он выводит меня на прогулку в дальний угол сада. В сумерки, когда кругом никого нет. Как заключенную. Неужели они с отцом думают, что я убегу? Хотя нет, скорее, боятся, что кому-то что-то расскажу или кто-то увидит мой уже заметный живот.

С каждым днем я ненавижу Роджера все сильнее. Ведь если он не обманул меня насчет письма – как оно могло попасть к нему? Только если он сам был в Стэмфорде и участвовал в той драке. В убийстве! Но зачем Мартину было ехать сюда самому, если он не собирался возвращаться ко мне? А если все же приехал, зачем было писать письмо? Как бы там ни было, я уже никогда не узнаю правды. Кроме той, что Мартин мертв. А я ведь даже его настоящего имени не знаю, чтобы молиться об упокоении души. Что ж, Бог знает…

Я разговариваю с маленьким человечком, который толкается изнутри. Иногда под туго натянутой кожей живота прорисовывается небольшая выпуклость. Мне нравится думать, что это маленькая ручка или ножка. Я прижимаю ее – и чувствую ответный толчок. И тогда я молюсь, чтобы мой малыш попал к добрым людям, которые будут любить его так же, как я люблю уже сейчас, ни разу не видев его.

В последнюю ночь мая я просыпаюсь от резкой боли и зову Бесси, которая спит в соседней комнате. Она зажигает свечу, быстро меняет подо мной мокрую простыню и исчезает. Боль словно раздирает меня на лоскуты, и я изо всех стараюсь сдержать крик, время от времени проваливаясь в ямы беспамятства.

Бесси возвращается с пожилой повитухой, они о чем-то шепчутся. Бесси кивает, уходит и снова приходит – с каким-то свертком в руках. В камине, прямо на поленьях греется котел с водой. Повитуха ощупывает мой живот, запускает руку между ног, как будто хочет прямо так, руками, вытащить из меня ребенка.

Светает. Новая волна боли – захлестывает с головой, я захлебываюсь, тону в черной воде. Выныриваю из последних сил, хватаю воздух пересохшим горлом и слышу:

– Хорошо, миледи, еще немного, выталкивайте его!