В некотором смысле индустрополитаризм сконструировал сам себя. Забавно, но похоже, это тот редкий случай, когда барону удалось вытянуть за волосы самого себя из болота. Дело в том, что с самого начала большевики в еще большем масштабе, чем это было до революции, воспроизвели мощное централизованное государство с гигантским бюрократическим аппаратом, в котором служили миллионы людей. Именно они оказались наиболее надежным фундаментом большевистской власти. В то время, как белое движение пользовалось услугами представителей прежних элит, большевики предоставили миллионам представителей низших классов возвыситься на социальной лестнице. Они получили бесконтрольную власть, материальные блага, престиж. В случае победы белого движения эти люди лишились бы не только всего, но и были бы казнены за свои преступления. Естественно, эти люди оказывались наиболее верными, наиболее убежденными сторонниками новой власти, поскольку победа коммунистической революции означала и их победу. Этот механизм действовал вплоть до пятидесятых годов. По большому счету, большевики оседлали ту деструктивную социальную энергию взрыва, что столетиями накапливалась в недрах российского политаризма.
Кроме того, сам факт обладания центральной властью, давал поистине магический эффект. В этом нет ничего удивительного, учитывая минимальную политическую активность россиян и давнюю традицию верноподданничества.
Большевиков активно поддержали национальные меньшинства, дискриминируемые царским правительством. Советское государство предоставило им блестящие возможности для социального роста. Причем весьма любопытны две особенности.
Первая – среди национальных меньшинств поддержка большевиков была тем выше, чем выше был уровень их образования и «цивилизационного подобия» собственно российскому обществу. Именно этот разрыв между личностным уровнем и реальными возможностями социального роста столь ожесточал этих людей против старого режима.
Вторая – те национальные меньшинства, которые имели опыт государственности и заметную национальную буржуазию, сделали выбор не в пользу большевистской власти, а национализма. Наиболее верным большевикам национальным меньшинством были евреи. Именно здесь разрыв между образованностью и социальной мобильностью с одной стороны и почти полной невозможностью сделать карьеру с другой был наиболее глубоким. В похожем же положении находились и прибалты. В общем же почти все нации Российской империи приняли самое активное участие в разрушении старого порядка. Дело не обошлось даже без китайцев. Их число в Красной Армии превышало сто тысяч человек.
Таким образом, к 1921 г. политарные структуры в основном победили в городе. Но сил для овладения деревней было недостаточно. Кроме того, всеобщая разруха не позволяла и в самом городе подчинить всё политарному государству. Это равновесие выразилось в НЭПе. Двадцатые годы были временем перегруппировки и накапливания сил политарного государства. Это равновесие не могло сохраняться долго. Страх реставрации неотступно преследовал политархов. Неохваченная политарными структурами крестьянская масса внушала им опасения. Кроме того, выяснилось, что методы директивного управления, которыми столь ловко пользовалась бюрократия в городе, не проходят по отношению к крестьянству. Первые же попытки изъятия прибавочного продукта у деревни, предпринятые в конце 20-хх гг., закончились плачевно. А этот продукт был необходим для проведения индустриализации. Без такой индустриализации существование политарного государства было проблематичным.
Экспроприация почти 80 % населения России, именуемая коллективизацией и проведенная на этой основе полномасштабная индустриализация ознаменовали завершение формирования индустрополитар-ной формации в России.
Индустрополитаризм обладает исключительной способностью к мобилизации во всех сферах, что порождает устойчивость в момент кризиса. Он может заплатить любую цену за достижение желаемого результата и в силу этого способен к рывку в нужном направлении. Эта структура гарантирует каждому определенный социальный стандарт и создает коллективное ощущение счастья, устроенности, причастности к великому целому.