«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма

В конце 1980-х годов все зачитывались романом В. Дудинцева «Белые одежды». Было понятно, что роман антисоветский и антилысенковский, но интеллектуальные пассы вокруг вейсманизма-морганизма и мух дрозофил мало кто понимал. Тут же всплыла и повесть Д. Гранина «Зубр» по той же тематике, но с героем невероятной судьбы Тимофеевым-Ресовским.

Итак, «Белые одежды» были крайне тенденциозными. Хотя бы потому, что реальная позиция Лысенко, а значит Сталина, там не была представлена. Но в чём тогда тенденция? Позиции ни той, ни другой стороны, – это можно утверждать только сейчас – не раскрыты.

Когда заштатный специалист по жучкам-листоедам и блошкам пишет Хрущёву жёсткие письма с требованием что-то разоблачить, уже возникает ощущение сюрреальности происходящего. Когда специалист по жучкам и блошкам пишет Хрущёву из города Ульяновска (напомним, родины Ленина), возникает нехорошее подозрение: кто же тут пишет – мелкий кафедрал заштатного вуза (зав кафедрой зоологии – педагогического – то есть непрофильного для зоологии! – института) или подобранный представитель знакового города. И Хрущёв это письмо не только читает, но и дает ему ход. Возникает ощущение организационной шаманности. Когда неизвестный, один из тысяч, исследователь жучков и блошек собирает подписи трёхсот виднейших учёных со всей страны, включая академиков с мировым именем или золотыми звездами на лацканах (Ландау, Сахаров, Тамм, Лурье!) и посылает Хрущёву, возникает твердое убеждение, что здесь что-то не то.

Есть что-то издевательское, когда специалист по жучкам будет уничтожать титана (по тем временам Лысенко был непотопляемым), какие бы у него ни были недостатки.

Соотнесём еще раз: специалист по жукам-листоедам, так называемым земляным блошкам (Chrysomelidae\ Alticinae) выходит против человека, который тащил на себе всю селекционную работу гигантской страны в экстренных, постоянно военных и кризисных ситуациях и добивался невероятных успехов в селекционной политике и как ученый, и как организатор сложнейших полевых крестьянских работ в масштабе страны. Тестовым может являться то, что Сталин никогда бы не стал работать с тем, кто этих успехов не добился и на любой блеф ответил бы семью граммами металла.

Возникает желание увидеть в Любищеве подставного, не ведающего, что творит, лица. И возникает желание в деле о «разоблачении» Лысенко увидеть мелкую месть мелкого, «не понятого», «задвинутого режимом», ученого, далёкого от политики. Но Любищев предстает таким борцом за истину в любимом деле. Именно далёкость от политики, борьбу за научную истину, собственно, и пытаются до сих пор подчеркнуть историки акции «Письмо 300».

Так выглядело. До момента, пока мы не обратились к работам Любищева 1925 года. И вот здесь стало понятно, что речь не идет о биологии, а речь идет о явлении строго идеологическом. И Лысенко тут может быть только поводом.

Дело в том, что Любищев был на момент воцарения Хрущёва… троцкистом со стажем, практикующим в естественном цикле наук. Он – автор довольно энергичного и весьма претенциозного политизированного текста 1925 года «Кризис эволюционизма. Понятие эволюции и кризис эволюционизма», суть которого можно заключить его же фразой: «Необходимость признания революционных преодолений наиболее трудных этапов (перестройки системы организации) – едва ли не наиболее важная черта диалектического понимания истории».

И этот вывод был вполне идеологизирован: «Если же мы сравним новое биологическое воззрение с мировоззрением революционного социализма (первым приближением к которому является марксизм), то увидим целый ряд черт сходства». – Это тоже Любищев 1925 года.