Корабль-призрак

Кранц больше не расставался с топором. Он сам рубил пальмы, плоды которых шли на пропитание, и не позволял матросам делать новые ступеньки на толстых стволах.

К семнадцатому дню пребывания на острове все золото оказалось в руках трех наиболее удачливых матросов. Проигравшие значительно превосходили троицу числом. В итоге на следующее утро обнаружилось, что троих счастливчиков задушили и бросили тела их валяться на берегу. Деньги поделили, и игра возобновилась, еще живее, чем прежде.

– Когда же это кончится? – воскликнул Филип, разглядывая почерневшие лица убитых.

– Когда погибнет последний из них, – ответил Кранц. – Мы ничего поделать не в силах. Это кара Божья.

Плот был готов, песок из-под него выкопали, чтобы вода затекала в яму. Привязанный к колу, он покачивался на прибрежной волне. Сделали большой запас кокосов, равно молодых и спелых, и Филип с Кранцем собрались отплывать на следующий день.

К несчастью, один из матросов во время купания заметил на отмели оружие, выброшенное Кранцем со старого плота. Он немедленно нырнул и добыл себе палаш. Остальные последовали его примеру и поспешно вооружились. Это заставило Филипа с Кранцем заночевать на борту и нести дозор.

Той же ночью игра обернулась очередной ссорой и жестокой схваткой. Матросы, пребывавшие в той или иной степени опьянения, дрались беспощадно. В живых осталось всего трое.

Офицеры наблюдали, но не вмешивались. Они видели, как раненых, едва те падали, закалывали насмерть. Наконец трое уцелевших, что сражались бок о бок, тяжело дыша, оперлись на свои клинки. Потом двое из них о чем-то посовещались… и в несколько ударов расправились с третьим.

– Боже всемогущий, неужто это Твои создания?! – вскричал Филип.

– Нет, – возразил Кранц, – это исчадия мамоны! Неужто вы думаете, будто вот эти двое, у которых теперь денег больше, чем они смогут потратить по возвращении домой, довольствуются дележкой напополам? Да ни за что! Каждый из них хочет получить все!

Едва он это сказал, один матрос воспользовался тем, что товарищ на мгновение отвернулся, и вонзил клинок ему в спину. Раненый со стоном повалился навзничь, и сталь вновь пронзила его тело.

– Что я говорил? Этому злодею нужно воздать по заслугам за его коварство! – Кранц навел мушкет, который держал в руке, и застрелил матроса.

– Зря вы так, Кранц. Своим выстрелом вы избавили его от наказания, которого он заслуживал. Мы бы оставили его на острове без оружия и инструментов, и он бы умер от голода в мучениях, окруженный золотом. Вот это была бы пытка!

– Возможно, я ошибся, капитан. Но я не смог сдержаться. Надеюсь, Господь меня простит. Идемте на берег, теперь нам опасаться некого. Нужно собрать монеты и прикопать их на будущее. Часть заберем с собой. Кто знает, куда нас рано или поздно приведет судьба? С отплытием, думаю, спешить не стоит. Надо похоронить все тела и припрятать золото, которое их погубило.

Филип согласился с этим предложением.

Весь следующий день они хоронили тела, а монеты зарыли под большой кокосовой пальмой, на стволе которой сделали заметную зарубку. На плот перенесли приблизительно пять сотен золотых кругляшей – на всякий случай, если понадобится с кем-либо расплачиваться.

Утром подняли парус и покинули остров. Следует ли уточнять, в каком направлении они двинулись? Разумеется, в том самом, где в последний раз видели половину старого плота с одинокой фигурой Амины.

Глава 27

Плот хорошо слушался руля, пускай и двигался не так быстро, как бы хотелось. Филип с Кранцем постарались накрепко запомнить те отличительные приметы, которые позволят им при необходимости снова отыскать остров.

Несомый ветром и попутным течением, плот плыл на юг, и офицеры рассчитывали осмотреть большой остров, лежавший в том направлении. Они предполагали, что, найдя Амину, попробуют добраться до Тернате[63]

, правитель которого, как было известно, вел дела с португальцами – их фактория располагалась на Тидоре, недалеко от Тернате. Оттуда надеялись уплыть на китайской джонке[64], что заходили на остров по пути в Бантам.

Под вечер плот приблизился к большому острову и очень скоро очутился почти рядом с берегом. Филип крутил головой, высматривая малейшие свидетельства пребывания Амины, но, как ни старался, ничего не заметил. Туземцы тоже не показывались.

Чтобы случайно не разминуться с предметом поисков под покровом темноты, плот вытащили на берег в маленькой тихой бухточке и оставались там вплоть до утра, а с рассветом вновь подняли парус и продолжили плавание. Кранц правил длинным веслом, которое приспособили к плоту вместо руля. Филип, некоторое время сидевший в молчании, достал из-за пазухи ладанку и стал в нее вглядываться.

– Что там у вас, минхеер? Портрет? – осведомился Кранц.

– Нет. Это моя судьба, – отозвался Филип, не сообразив, с кем разговаривает.

– Ваша судьба? Что вы хотите сказать?

– Я упомянул судьбу? Простите, сам не знаю, что на меня нашло, – неуклюже попытался оправдаться Филип и спрятал ладанку обратно.